"Внутреннее изгнание" (статья в "Искусстве кино" об Александре Гордоне).

Александр Гарриевич Гордон – одно из самых интересных, противоречивых и спорных явлений наших дней. Именно явлений: как человек Александр Гарриевич мне незнаком (живьём я видел его лишь однажды и успел задать только один – безобидный – вопрос). Поэтому моя статья скорее не о Гордоне лично, а о некотором культурно-смысловом пространстве вокруг него (с кем поведёшься, того и наберёшься, вот я уже и заговорил, как гость его одноимённой программы!), о знаке, который он несёт, об образе, сознательно и бессознательно им создаваемом, о том, как я этот образ читаю, знак расшифровываю.

Один мой приятель, прочитав то, что предстоит (если, конечно, хватит терпения) прочитать вам, спросил: «Я так и не понял, ты его хвалишь или ругаешь?» Я его исследую.

_И увидел Гордон бездну, и тьма объяла его. И открылся ему ужас. И взял он повесть отца своего и снял по ней фильм. И назвал его по имени повести: «Пастух своих коров». И Россия там была пуста и безвидна, и пространство в ней пожирало людей быстрее, чем время.

Фильм был долгим и скучным, тягучим, как сама жизнь в стране, «где читать всегда было интереснее, чем жить». И сказал Гордон: если бы я снова снимал моё кино, я сделал бы его ещё длиннее.

Человек в этом фильме попытался отказаться от социума, от суеты и неправды большой жизни, решив соединиться с природой, с родной землёй, точь-в-точь как Лев Толстой, – а у него взяло и ничего почему-то не вышло. Потому что пространство в России убивает быстрее, чем время… Или потому что человек был такой. Никого не любил… Или потому что кузнечиков всех не перебьёшь… Или ещё почему… Не получилось у него.

И говорил Гордон: мой герой – реальный человек, живёт у нас в деревне и по сей день, но лучше бы умер. И ещё говорил: на девяносто процентов мой герой – я сам; больше всего я не хотел вызвать к нему сочувствия, драмы быть не должно, и никто, ни один зритель, слава богу, которого нет, не пожалел моего героя (а я – пожалел, и даже очень, и драму увидел, да ещё какую, но это так, к слову). И признался Гордон Татьяне Толстой и Дуне Смирновой в их «Школе злословия», что себя он не любит, блин, и других поэтому тоже, блин! И Дуня очень обрадовалась, потому что ей вдруг всё стало про него понятно._

Настоящий художник, творец – делает дело, не взирая на лица. Его ведёт по жизни некий божественный (или природный, или мамин-папин, как хотите) «плевок». При рождении (или зачатии) плюнули в него в меру небесной щедрой несправедливости, и художник мучается-радуется, плевок этот, узор серебряный, реализует. Как стрела пущенная в цель не может отклониться и летит на прямую, самым кратчайшим, верным и стремительным путём в самое яблочко, так и настоящий художник. Гений, даже если захочет, не может отклониться ни на миллиметр, а далее – по степени убывания таланта: чем меньше его отмерено, тем большая свобода приложения способностей.

Вот так и Александр Гарриевич не смотрит на лица. Захотел, появилась у него потребность снять такое кино и на такую тему – взял и снял. Народ, понятное дело, на фильм не ломится. Но зато Гордон поступил как художник, потому что как ни крути, а искусство – это способ познания мира, создание нового, творение, выражение и отображение, опыт. Во всяком случае так было изначально и долгое время, пока на искусстве не научились зарабатывать большие деньги (эх, золотой телец, опять ты маячишь, как только во тьме, окружившей Синай, скрывается Моисей!).

Мы живём в эпоху тотальной демократии, власти большинства. Но кто сказал, что большинство умнее, тоньше, моральней, обладает лучшим вкусом, чем меньшинство?.. И пока этот террор «большевиков» продолжается, мы будем иметь политиков, занимающихся не делом, а рейтингом, художников, не творящих, а собирающих аудиторию. Внешнее будет господствовать над внутренним, одежда, по которой встречают, над душой. Все кругом будут продолжать пытаться понравиться. Все лжепророки всегда говорили хорошее, приятное, то, что люди хотели услышать. И поэтому их любили. А настоящие пророки ничего хорошего почти и не проповедовали, потому что говорили правду и говорили не они – а Бог. И их побивали камнями, изгоняли, убивали. Христа распяли. А антихриста будут носить на руках и целовать ему ноги.

Вот и в Александре Гарриевиче мне мерещится что-то от древних еврейских пророков. И хоть он, конечно, не пророк, но стремится на ту сторону баррикад, вполне возможно, и не отдавая себе в этом отчёта. Гордон категорически не хочет понравиться (или делает это настолько тонко, что этого не заметно). Он просто говорит. Говорит то, что думает; о том, что ему интересно; так, как ему интересно. Если с тобой говорит неумный человек, или вообще хам, почему бы ему об этом прямо не сказать и не поставить его на место? Насчёт первой категории (неумных людей) можно, конечно, ещё поспорить, но уж с хамами, согласитесь, так поступать и надо. Что Гордон и делает (вернее, делал в «Хмуром утре»).

Если вы не хотите улыбаться, зачем же улыбаться – да ещё с утра – только потому что вы телеведущий (это уже какой-то новый рефлекс или профессиональная болезнь!). Меня лично от этих фальшивых улыбок уже тошнит, не телевидение, а макдональс какой-то. И от фальшиво-равнодушной вежливости, и от политкорректности тоже тошнит. (Может быть, я съел чего-то не то?..) И вот в телевизоре (а ведь ещё великий Карлсон говорил, что нормальный человек в этот ящик не полезет) появился чуть ли не первый здоровый ведущий. У него утро, оно, понятное дело, хмурое (у меня, например, тоже), и он не улыбается (ну разве что повод настоящий будет, рассмешит кто, но только по-настоящему рассмешит, без поддавков). И это уже похоже на явление пророка, если не Мессии! Правда, через какое-то время (я думаю, не без влияния Гордона) пошла целая мода на мрачных ведущих. Но у них другой крен, те улыбались без повода да смеялись без причины, а этим улыбаться запрещено под страхом смертной казни, да и какие-то они все неестественные и неживые.

Едем дальше. Не нравится Александру Гарриевичу Тарковский, ну не нравится! И что ему теперь только за то, что тот признанный классик, любить его прикажете? Я лично не прикажу. Не любит, ну и его трудности. Тут, правда, есть одно «но». Слишком чего-то многих Гордон не жалует. Тут и Высоцкий, и Цветаева, и Николай Гумилёв, и Сокуров, и, уже упомянутый, Тарковский… (в законченном виде список, думаю, длинный получится). И одно дело сказать «не люблю», а другое – ненавижу… Да и само обвинение Тарковского, что он, мол, занимался интеллектуальными шарадами, символами одними, аппелировал исключительно к мозгам зрителей, а не к чувствам, – вызывает у меня недоумение (особенно, когда оно звучит из уст Александра Гарриевича: уж казалось бы, кто говорил бы про пагубное обращение к интеллекту, а не к чувствам, так только не Гордон, так сказать, чья бы корова… но это уже грубо, хотя и в шутку).

Нравится Гордону говорить о проблемах микрокосмоса, или о «Хунне» Гумилёва, или об открывшемся ему ужасе. Он об этом и говорит. Ему это интересно. Многим непонятно. Я когда Мартина Бубера читаю, тоже многого не понимаю, а если в учебник по высшей математике или в текст на санскрите загляну вообще ничего не пойму. Только это мои проблемы, и математика здесь при чём?.. Кто-то не понимает, зачем двадцать два взрослых мужика бегают в трусах по полю и пытаются один маленький мячик в ворота закатить. Тут два варианта: либо вы просто переключаете телевизор или пытаетесь понять. Но гордоновская программа многим почему-то не даёт покоя (наверное, не очень приятно ощущать что кто-то там, да ещё в телевизоре (!), умнее и образованнее тебя любимого), тут обязательно надо что-нибудь едкое сказать, вроде того, что ведущий с сотоварищами похожи на людей наевшихся галлюциногенных грибов. То есть в сознании изуродованных теле-попс-кич-зависимых – здоровые, умные, образованные люди превращаются в наркоманов.

Продолжая тему пророков, замечу, что у Александра Гарриевича, как и полагается пророку, даже изгнание из отечества было (в Америку), правда, добровольное. Но это только с одной стороны оно добровольное. Камнями, само собой, в него никто не кидался и, как Бродского, из страны не высылал, но всё-таки, если человек уезжает с Родины, да ещё за океан, да ещё если это русский (молчите, про еврейство ещё поговорим) – а ведь кто-то умный сказал, что ностальгия чисто русская болезнь – то, значит, изгнание было; может быть, внутреннее, но было. Человек от чего-то бежит, от страны ли, от пространства, сжирающего быстрее, чем время, от хаоса, от бездны, от ужаса, от людей, Бог весть от чего, или как герой Кортасара не убегает, а сам преследует; в Америку ли бежит, в деревню (как герой фильма). А потом – тупик. Он возвращается (или умирает). Потому что можно убежать от всего на свете, но нельзя убежать от самого себя.

– А вы себя любите? – спрашивает Дуня Смирнова моего героя.

– Нет, блин.

– Тогда вы и других не любите именно поэтому, – радуется она.

– Да, блин… А я скрываю это? Я хоть раз пытался выдать себя за другого человека? (Мои аплодисменты за последнюю реплику и за откровенность первых).

Вернувшись, Гордон, как и подобает пророку, предсказал скорую гибель Соединённым Штатам: «Сегодня Америка выбирает своего последнего президента». В этом, правда, было нечто комичное. Но Гордон, как я уже оговорился, не пророк, а только в ту степь. А может быть, и пророк. Пророк нашего времени. Всё в этом мире мельчает. У кого-то был Исаия, у кого-то Солженицын, а у нас Гордон. Такое время.

Кстати, сам фильм, как метко подметила смешливая Дуня Смирнова, называется «Пастух своих коров». И фамилия у Александра Гарриевича говорящая, нечто величественное, гордое заложено в ней. И передача называется его же именем – как книги пророков. Амос, Иезекииль, Гордон.

«Школу злословия» Гордон закончил тоже как пророк: мол, миру вашему, дорогие мои, хорошему и милому – конец; и идёт ему на смену тьма, бездна и ужас, и не так уж много времени осталось, чтобы проверить, кто из нас прав, а кто нет. А чуть раньше, то ли в пылу разговора, то ли нет, не знаю, объявил, что ужас, его охвативший – это целый мир, и вглядываться в него безумно интересно, и до кучи назвал себя проповедником и проводником спускающейся тьмы. Толстая стала его крестить. Гордон не исчез.

Пришло время коснуться темы кровавой и взрывоопасной, особенно у нас на святой Руси – обещанного выше еврейства.

На мой взгляд, поведение Александра Гарриевича пропитано еврейством; образ, который он несёт, глубоко еврейский образ. Оговорюсь сразу, я не даю этому ни знака минуса, ни знака плюса, я просто думаю, что это так. Я не антисемит. Если уж выражаться такими категориями, то скорее наоборот. Сам я на четверть еврей, и очень сильно ощущаю на себе печать еврейства, это что-то вроде «зова крови». Вырос в Москве, деда, неверующего советского еврея, никогда в глаза не видел, потому что он умер, когда меня ещё в помине не было, отец – православный, мать – хохлушка, про евреев знать ничего толком не знал… Но, видимо, еврейская кровь такая сильная, что пробивается даже сквозь три четверти гойской.

То, о чём я сейчас пытаюсь сказать – о еврейском духе – или ментальности (модное нынче слово, пришедшее из эзотерической литературы) лучше всего выражено в фильме Генри Бина «Фанатик» (более точный перевод слова «believer», стоящего в заглавии картины – «верующий»).

Еврейство Гордона выражается почти во всем. Еврейский страх перед пространством и, в конце концов, боязнь и нелюбовь самой России. «Фобия» – переводится как страх, но и как нелюбовь тоже. Россия для еврея чужая, чужеродная (да ещё и очень большая) земля (а еврей не имеет, не должен иметь своей земли) и культура, впрочем, как и любые другие земли и культуры. Отсюда фильм Гордона с его ужасом перед пространством, с его нелюбовью к России, отсюда его нелюбовь к Тарковскому, Высоцкому, постоянные, уже ставшие притчей во языцех, стычки с православными священниками (после одной из которых, как я понимаю, «Хмурое утро» и перестало выходить на экраны).

Еврейское нежелание нравиться, и даже (чаще всего подсознательное) желание не нравиться. Дэниэл Балинт в «Фанатике» говорит, что евреи только притворяются будто им надо дать спокойно жить и изучать Тору, на самом деле, еврей хочет, чтобы его ненавидели; Египетское рабство, продолжает Балинт, сплотило евреев в нацию, погромы закалили, Освенцим дал рождение Государству Израиль. Еврей за тысячелетия привык, что его ненавидят и научился извлекать из этого пользу. Это уже в его генах, в его крови. Про нежелание Александра Гарриевича нравиться было сказано выше; отсюда же все его резкие высказывания, скандалы, провокации, будто он специально хочет навлечь на себя всеобщее возмущение.

Еврейское глубокое чувство вины и ощущение вечной неприкаянности, изгнанности, изгойства (как странно звучит это слово по отношению к еврею), отсюда нелюбовь к себе и другим, а и то и другое чаще всего соседствует с сильной гордыней. Странная смесь избранности и проклятия. Избранность как проклятие, проклятие как избранность. «Ибо кого люблю, того и наказываю». В «Фанатике» говорится, что чувство вины и ущербности у еврейского народа идёт ещё со времён Авраама, согласившегося по велению Бога убить сына своего Исаака. И хотя нож был вовремя отведён Богом, Авраам всё-таки уже убил Исаака в сердце своём. Возможно, с тех пор в душе любого еврея, кроме любви к Богу, живёт постоянно и ненависть. Само имя Израиль было дано Иакову, сыну Исаака, когда он ночью таинственным образом боролся с Богом. Евреи породили идею единного Бога. Евреи родили Иисуса – Бога. Они же Его и убили, «кровь сего Праведника на нас и на детях наших». Из них выйдет и антихрист. «Я люблю и ненавижу, кто ответит почему?», – слова Катула взяты Генри Бином в эпиграф «Фанатика» («Верующего»). Александр Гордон повторяет из раза в раз, что Бога нет, будто ему это доставляет удовольствие, будто он хочет сам себя в этом убедить.

Еврейское желание разложить всё по полочкам, желание быть умнее других, раз не смогли быть сильнее. Тогда как в Израиле, где впервые за много веков у евреев появилась сила, явный упадок интеллекта и талантов среди рождённых уже там, на своей земле, в своём защищённом государстве. Еврей мастер выживания в чужих, враждебных условиях. Он учился этому тысячелетиями, это, опять же, у него уже в генах, в крови. Чтобы выжить, он должен быть умнее других, он должен быстро и хорошо соображать, как компьютер, как машина, потому что он окружён со всех сторон опасностью, каждую секунду ему может понадобиться принять единственно верное решение. Чтобы выжить еврей должен быть работоспособнее, успешнее других. И он должен мало чувствовать. Во-первых, ему некогда, во-вторых, чувства лишают сильных силы, умных – рассудка. Всё это опять же подходит, к Александру Гарриевичу, и поразительная работоспособность, и успешность, и недобор в чувствах, о котором много говорили ведущие «Школы злословия».

Еврейские туманные черты пророка и мессианства: каждый еврей немного Мессия, он несёт в себе еврейскую плоть и еврейскую кровь – то есть плоть и кровь Христа. Вся наша культура стоит на огромном камне – Библии – еврейской книге. Евреи научили нас жить, они наши учителя: все пророки, апостолы, Дева Мария, наш Бог, в конце концов, – были евреями. Поэтому, кстати, любой антисемит – богохульник. Ругая евреев, он ругает, плоть и кровь Бога, которые святы, Ими причащаются во всех христианских церквях. (О пророческих чертах Гордона я уже говорил).

Еврейское желание абстракции, относительности, подрыва всех основ и устоев, потому что для еврея есть только одна основа – Бог. Отсюда (плюс ненависть к Богу, о которой сказано выше, и враждебность любой окружающей среды, любого существующего строя) участие многих евреев в революционных, атеистических, нигилистических, разрушающих движениях. По этой же причине еврей не имеет своей земли, у еврея должна быть только вертикаль – только Бог, а, как говорит в «Фанатике» один раввин: «В иудаизме главное из тринадцати определений Бога, «айнцоф», переводится как бесконечный, а иногда как бесконечная пустота»… У Гордона это выражается в абстракции чисто научных интеллектульных измышлений.

В ужасе и тьме Александра Гарриевича, я вижу, отголосок еврейской мистики, каббалы. Весь Ветхий Завет пронизан страхом, карами, некоей могучей, как ураган, силой, непознаваемой, не имеющей ни вида, ни образа, а, возможно, не имеющей и любви. Могучая ВОЛЯ, которой можно только подчиниться, раствориться в ней, стать ничем, пустотой, умереть. В книге Исхода сказано: «И вошёл Моисей во мрак, где Бог». Мрак распространённый для еврейской мистики образ присутствия Бога.

Иудаизм во многом как бы религия без Бога, вера на грани неверия, неверие на грани веры, любовь на грани ненависти, ненависть на грани любви; неистовство. В том же «Фанатике» есть диалог:

– Ты не только не можешь видеть или слышать Его, но ты даже и думать о Нём не можешь… Тогда какая разница существует Он или нет?..

– Нет никакой разницы… В иудаизме нет ничего, кроме пустоты. Иудаизм это не совсем вера, главное совершать действия…

«Верующий» Генри Бина заканчивается самоубийством Дэниэла Балинта, главного героя. После смерти он бежит вверх по бесконечной лестнице. Учитель окликает его: Дэниэл, куда ты так спешишь, разве ты не знаешь, что там никого нет? Дэниэл Балинт продолжает бежать.

Что же заставляет нас бежать к Богу, бежать вверх, бежать, снова и снова выдумывать Бога, почему, как задавался вопросом герой Иштвана Сабо в картине «Вкус солнечного света» (тоже еврей, между прочим), почему Он нам так нужен, если Его, как часто повторяет Александр Гарриевич Гордон, нет?

К О Н Е Ц

29 января – 2 февраля 2003 года