Глава девятая
Слово о безумии
Есть в русском языке интересный синоним к слову «безумие», проливающий свет на природу сего явления.
«Беснование»…
И, в правду, если Бог – это избыток ума (мудрость, истина, правда), гармония, покой, любовь… То дьявол, соответственно, – безумие (то есть отсутствие ума, ложь), хаос, ненависть…
«Лжец и отец лжи»… Поэтому всё начинается с познания добра и зла, с обещания «быть как боги» и прочих прелестей, а кончается – безумием. Примеров – тьма. И в художественных произведениях, и в самой жизни.
Пушкинский Германн пытается заручиться поддержкой таинственных сил. (Да и сама стезя, выбранная им: карточная игра – вещь оккультная.) В итоге вместо миллионов бедный Германн получает безумие и попадает в сумасшедший дом.
Михаил Афанасьевич блистательно описывает шутовско-безумную дьяволиаду. И вовлечённые в неё люди оказываются… Правильно, в сумасшедшем доме.
Тут можно вспомнить, конечно же, и евангельских бесноватых.
(Вообще если современный неверующий человек попадёт на чин изгнания злых духов, то он, вероятнее всего, скажет, что видел полную церковь сумасшедших, больных, безумных людей.)
Врубель рисовал Демона в разных вариантах. Под конец жизни сошёл с ума.
Ницше мучился «проклятыми» вопросами и твердил о смерти Бога. Результат тот же.
От последних фотографий Ленина становится не по себе. На нас смотрит явный страшный безумец. Только бритвы в руках не хватает. Да, пожалуй, даже и не человек… а прямо-таки живой бес! И страшный, и глумливый.
Гоголь заигрывал, заигрывал с нечистой силой… Потом, правда, рьяно обратился к православию. Но…
Очень большое здесь «но». Кто скажет, размышляя о кончине и последних годах жизни великого писателя: святость, я, скорее, прошепчу – безумие.
Тут мы подходим к такому важному для православия понятию как «прелесть». Сильное духовное состояние человека, внешне похожее на святость. Человек общается с ангелами, у него видения, иногда даже какие-то чудеса. Сильная экзальтация.
Однако при более внимательном рассмотрении или по прошествии некоторого времени обнаруживается, что общался человек с бесами, принимавшими образ ангелов Божьих. И заканчивается такое общение открытым беснованием, то есть безумием.
А начинается безумие (или беснование) зачастую с уныния. Так в православном молитвослове есть молитва святителю Тихону Задонскому от уныния и при бесновании. Говорят, сам святой страдал от уныния.
Задонским святителем очень интересовался Фёдор Достоевский. И Зосима в «Братьях Карамазовых» во многом написан с него.
Ему в заключении я и хочу вознести короткую молитву:
Отче Тихоне, моли Бога о нас, и да минует нас сия беда!
18 февраля 2004 года
***
Смотрим мы с женой кино. Там у Софи Лорен птица говорящая живёт в клетке.
– Попугай, – говорит жена.
– А почему чёрного цвета? – вглядываюсь я и удивляюсь.
– Но кто ещё может говорить, кроме попугая?!
– Но она чёрная, значит, не попугай! – возражаю я.
– Но говорит же, значит, попугай! – парирует жена…
Оказался говорящий скворец.
27 февраля 2004 года
***
Сквозь войны и смерть, сквозь беды и зло, мы шепчем, в ночи, в темноту, в самое её сердце: Да приидет Царствие Твое!..
Две тысячи лет. Уходят одни, на их место приходят другие. Встают на горе, зажигают огонь и шепчут. Иногда нас много, иногда единицы. И тогда говорят — это конец. Но вот снова нас много, не спящих, шепчущих. Две тысячи лет… И мы верим, мы верим, что оно придёт. Царство Небесное. На землю. Придёт. Мы верим. Мы заклинаем его. Приди!.. Приди, Возлюбленный наш. Мы жаждем.
И мир жив этой жаждой. На ней стоит. И тьма, окружившая свет последней свечи, не может её поглотить. Чёрный ветер дует во мраке. А свеча горит, не сгорая, и воск капает на наши холодные руки.
27 февраля 2004 года
***
Нож застрял где-то в области сердца. То ли в спине, то ли в груди… Я лежал лицом в небо. На паркете, на холодном каменном полу, на катафалке, на траве… Не могу понять… Я еду, очень быстро еду вперёд… Меня везут… Я смотрю в небо… Вокруг сгущаются сумерки, только намного быстрее, чем это бывает…
Опускался самый быстрый вечер.
Кто-то шепчет мне прямо в ухо: живи!.. не уходи!.. ты можешь… Кто-то кричит: не трогайте нож! Но цепкие, как лапки паука, пальцы уже бегут по мне. Чьи это пальцы?.. Неужели мои?..
Они хватают нож. Не трогай!..
Нож вырывается из меня с криком. И всё заливается.
Кровь хлещет из моего сердца и рта. Заливает паркет, холодный каменный пол, катафалк, траву… Не знаю. А я заливаю собой весь мир.
То, что было мною, больше никуда не везут. Оставляют на полдороги в ночи в каком-то чёрном смутном коридоре.
Три часа сорок три минуты… Странные слова приходят иногда ночью, когда не можешь заснуть по-настоящему. Явь перемежается коротким нервным суррогатом. И когда ты снова всплываешь в кажущейся теперь тесной постели, приходят слова…
Чьи это слова и зачем?
27 февраля 2004 года
***
Верить политикам, разбираться в политике – это роскошь, которую я не могу себе позволить, даже если бы очень этого захотел.
27 февраля 2004 года
***
В Ленинграде, ну, в Петербурге я имею в виду, периодически без вести пропадают люди. И потом их никак не могут найти, даже останков не могут найти, даже кусочка останков. Только иногда одежду.
А дело тут вот в чём. В городе живут целые семьи потомственных людоедов. Всё началось в страшные дни блокады. Известный факт, что от голода многим приходилось есть человечину. Однако мало кто знает, что человек, хоть один раз попробовавший человеческое мясо, практически не в состоянии потом забыть его вкуса и будет снова и снова искать возможности съесть человеченки. Эффект сродни зависимости человека от героина.
Не все, конечно, во время блокады ели людей. И не все, кто ел, выжили. Но кто выжили, навсегда превратились в людоедов. Одинокие люди – в одиноких людоедов. Семейные – в клан людоедов, передающий своё страшное наследство потомкам.
Поэтому необходимо всех питерцев проверить на людоедство простым анализом. В крови людоеда, как считает известный исследователь этой проблемы доктор Неклюдов, содержится повышенное содержание тельцов Жолли.
27 февраля 2004 года
***
Некий Никита (фамилии не помню) рассказал мне давеча, что в одном из московских клубов устраиваются бои голых женщин в муке.
По середине танцпола надувается детский резиновый бассейн. В него насыпается мука, и в ней борются и дерутся голые женщины.
Посетители гикают, улюлюкают и радуются. В клубе стоит и клубится мучная завеса.
В финале бились Мёртвая Клешня и Подлый Агрессор. Победила последняя. Видимо, подлостью одолела Мёртвую Клешню.
По окончании действа довольную гурьбою толпа зрителей дружно отправляется в туалет смывать с себя мучную пыль.
27 февраля 2004 года
***
Будучи уже немолодым человеком (это, мягко говоря). Будучи, по сути, уже стариком, он поставил в своём театре Ремарка. Книгу своей молодости, своего поколения. Спектакль о дружбе, любви и – ушедшем времени.
Это было посвящение умершим друзьям и умершей поре жизни. Мрачный сгущающийся к концу спектакля фон: смерти и приход фашизма, был не историческим фоном Германии тридцатых годов. Это был фон старости, потерь и уходящей жизни целого поколения и отдельно взятого человека.
4 марта 2004 года
***
Написал я как-то раз пьесу. Меня приятель один подзывает и заговорщицки мне шепчет: «Старик, это ты про меня?!»
Всё бы ничего, но прочитал мою пьесу другой товарищ и серьёзно так меня спрашивает: «Это ты про меня написал после того нашего разговора, да?»
Тут я и понял, что, пожалуй, что бы мне ни говорили, пьеса-то получилась!
8 марта 2004 года
***
Такая короткая длинная жизнь…
16 марта 2004 года
***
Он был из тех людей, что живут долго. В меру осторожен. В меру подвержен порокам, в меру – добродетелям. Многое об этом мире знал. Многое не понимал. В меру добр и в меру зол. В меру ненавидел жизнь и жить не хотел, в меру – обожал и торопился чувствовать и жить спешил…
Такие люди и живут дольше всех. Не только такие. Но такие тоже.
16 марта 2004 года
***
Господи, утешь наши души.
17 марта 2004 года
***
17 марта 2004 года… Ночь. Я один дома. За окном капает, тает, уходит зима, выдавливает себя по капле. Будет весна. Снова будет весна. Опять станет невыносимо и прекрасно жить… Как будто полнолуние продлится от середины марта до конца мая…
Будет жаркое лето…
Слово поэта…
Не будет ответа…
Как я жажду дуэта,
любого дуэта…
Но всё это будет уже без меня. Я сегодняшний, семнадцати-мартовского-две-тысячи-четвёртого разлива, умру этой ночью, исчезну. Как только усну. Меня уже не будет. На утро проснётся какой-то новый Евгений Сулес иного разлива…
Я хочу запомнить эту ночь и себя сегодняшнего и умирающего – 17 марта 2004 года – сделать насечку на сердце – прежде, чем она вместе со мной канет и пропадёт на дне вечности.
17 марта 2004 года, ночь
***
Однажды меня обворовали. Влезли в квартиру через окно и нахватали чего успели.
Теперь где-то там (причём, думаю, недалеко) сидят некие люди пьют мой виски и смотрят без звука мой DVD…
И теперь я связан с ними. Почти буквально. Я чувствую эту веревочку, эту цепочку, которая пролегла между нами, как тёмная ночь и степь в устах Бернеса.
Мы теперь вместе.
И так со всеми, кто сделал мне добро и зло.
6 мая 2004 года
***
– …мне нужна новая машина…
– …это не машина – это корейское говно…
– …максимум этот бизнес будет приносить семь тысяч каждому…
– …он получал четыре тысячи в месяц…
– …когда вы себе купите машину?..
– …смотря, сколько заплатят…
– …моя мечта построить дом в Серебряном Бору…
– …пока нам нужно две новых хороших машины…
– …вот красавица! Двести сорок тысяч!.. Сейчас бы выложил, не пожалел! Только б были бы!.. Выложил! Двести сорок… Красавица!
У меня заболела голова. Стало душно, и я вышел на улицу. Стояло молодое майское небо… Звёзды – и почти полная луна с ущербом где-то в районе юго-запада… К ночи похолодало.
Напротив уснул дом, где сорок дней назад умер человек.
Как же мне с вами душно! Невыносимо душно… как можно вынести всю эту тяжесть – машины, квартиры, дачи, серебряные боры, приёмы, большие зарплаты и – разговоры об этом. У кого больше, у кого круче… Весь этот джаз, весь этот бред…
Молодые мертвецы… похожие на подростков, меряющихся пиписками.
Человек, умерший сорок дней назад прошёл мимо, куда-то в ночь. Улыбнулся мне и помахал рукой. Он был совершенно счастливый и свободный. Он уходил в ту сторону, где нет машин, разговоров и Д Е Н Е Г…
Мы оставались и мастерили свой просчитанный, выверенный из машин, разговоров и денег ад.
Что просите, то и получите… Куда направляетесь, туда и придёте…
– Чтобы ты сделал, если бы у тебя была тысяча долларов?
– Купил бы машину.
– А двести тысяч?
– Купил бы машину.
– А миллион?
– Купил бы машину.
– А если бы у тебя была волшебная палочка или цветик-семицветик?
– Загадал бы машину.
И тут невозможно дать человеку машину, чтобы он думал о чём-нибудь другом. Потому что всегда найдётся другая машина, лучше этой.
А если не найдётся, то её выдумают.
Можно тогда вообще не давать человеку машину. Никакую. Пусть хоть мечтает о том, чего у него нет.
Или отнять у него воздух. Или воду. Или руку. Что-нибудь жизненно необходимое. Чтоб он забыл про желанный кусок железа.
6 мая 2004 года
***
Моё сердце по-прежнему сжимается при мысли о женщине. Как порой оно сжимается при каком-то далёком и важном воспоминании. Я сохранил свою первую любовь. Не до конца, но сохранил. Не исчерпал трепета.
Возможно, в этом главный смысл целомудрия. Целомудрен не тот, кто не познал женщину. Зачастую подростки развращённее людей старших и опытных. Целомудрие – это сохранение трепета и тайны. Сохранение любви.
Женщина по-прежнему для меня – тайна. Тайна не для раскрытия, а для наслаждения.
Тайна, которая, на самом деле, внутри меня.
22 мая 2004 года
***
В молитве, которая читается после принятия пищи, за словами: «Благодарим тя, Христе Боже наш, яко насытил еси нас земных Твоих благ», следуют слова: «не лиши нас и Небесного Твоего Царствия».
Как легко в земном благополучии забыть, что, как пел дядя Боря, кроме хлеба «есть в мире что-то ещё, я клянусь, Она где-то здесь»… И как важно этого не делать.
22 мая 2004 года
***
Если вдруг ты увидишь, как перед тобой разверзлась бездна, то ты обязательно упадёшь в неё от страха.
7 июня 2004 года
***
В английском языке слово “dream” обозначает и сон и мечту.
11 июня 2004 года
***
Я бы хотел стать вечером. Тихим медленно опускающимся на землю вечером. Сумерками дня. Его умиранием, похожим на проявление фотоснимка в ванночке с проявителем в красных отблесках заката. Вечером, дарующим прохладу и покой всем уставшим. Вечером, в котором приглушённо шумят деревья и притаившиеся влюблённые, травы и зацикленные на неотвратимости и закольцованности своего пути трамваи.
Ни деревом, ни птицей, ни пенсионером, ни Робертом де Ниро или Дашей Хреновой, – я бы хотел стать вечером…
29 июля 2004 года
***
Я люблю то, что я люблю. Я больше никого не хочу обращать в свою веру. Но и обращаться в чужую не собираюсь.
29 июля 2004 года
***
Один художник… (а может быть, это был поэт или, скажем, музыкант) перестал писать. Точнее, у него перестало получаться. Раньше получалось. А теперь вдруг перестало. Он и так пробовал и эдак, и то пробовал и сё… Ничего не помогало. Мастерство, оно, конечно, осталось, мастерство-то, его не пропьёшь… А вот огонь ушёл. Что-то неуловимое исчезло.
Взмолился тогда художник (или писатель, или актёр) к своей Музе: «Муза, муза моя милая, ненаглядная и сладкая, муза муз, сладость всех земных сладостей, за что ты меня оставила?!»
И явилась тогда ему Муза и сказала: «Я не оставляла тебя. Это ты перестал меня слышать».
3 августа 2004 года
***
Вы, может быть, улыбнётесь, но я так до сих пор и не понял: когда ты с женщиной (но не со своей женой или подругой) – это от Бога или от того… другого. Скажу больше, мне кажется, что даже если я доживу до девяноста девяти и девяти лет, я не решу этого вопроса. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Печально, но, как говорится, факт.
Порой меня бросает в дрожь: да есть ли вообще ответ на этот вопрос?! Не кроется ли здесь какой-нибудь философско-этический подвох, как в загадке про цвет стоп-крана в самолёте?
Вот так и живу: и грешу, и каюсь. А дураком умру.
22 сентября 2004 года
***
Я захотел любить тебя томиком Акутагавы. Довольно странное желание, согласен. Но так уж захотелось, такая родилась причуда, и ничего тут не поделаешь. Возможно, в рождении этой диковинной блажи сыграло роль само звучание фамилии японского писателя: «Акут-агава» – похоже на окутанность ветвями прекрасного экзотического древа…
Я очутился в небольшом тупике из жёлтого камня оттого, что моё желание тебя нисколько не удивило. Ты томно облокотилась обо что-то там, не помню, обо что именно (вы заметили одну из неправд искусства: происходящее описывается во всех подробностях, какая была погода, кто, во что был одет, как выглядел, как была обставлена комната и прочее, и прочее – в то время, как наше восприятие в жизни скорее фрагментарно, нежели целостно).
Итак, ты обо что-то там облокотилась, и я стал любить тебя томиком Акутагавы…
В следующий раз можно попробовать Анатоля Франса или Андре Моруа. Однако мне кажется, что для подобных утех совсем не подойдёт Сологуб или, скажем, Хулио Кортасар. А также Айрис Мердок с Львом Толстым.
22 сентября 2004 года
***
Вслед за Борхесом я считаю, что искусство существует лишь для удовольствия. Для изысканного аристократического наслаждения. И хорошая книга или фильм – эта та книга и тот фильм, рядом с которыми тебе хорошо и приятно, как Богу в дни творения. Даже если в этой книге или в этом фильме происходят какие-нибудь ужасы, рядом есть что-то ещё, что делает искусство искусством и отчего становится легко и приятно…
А если не так – то смело можно закрыть книгу или выключить фильм, уйти из искусственной ночи кинозала в ночь настоящую, оставив на тонущем корабле всех целующихся на последних рядах. Как и советовал Борхес.
…Но иногда, в самой глубине души, в её потайных коридорах, куда редко забредает лучик моего убогого сознания, я, затаив дыхание, вспоминаю слова всё того же Борхеса (сказанные им, правда, о нирване в лекции, посвящённой буддизму, где помимо остального ослепший поэт и мыслитель сказал, что он не знает христианин ли, но точно знает, что не буддист): «Это может означать, что мы следуем другим путём, непостижимым для нас… Её сравнивают, скажем, с островом. С надёжным островом среди бурь. Её сравнивают с высокой башней, с садом, с чем-то существующим отдельно от нас».
Речь идёт о спасении. «Жизнь моя может оказаться несчастливой, но в ней есть семнадцать томиков, в которых соединится суть вечности «Тысяча и одной ночи» Востока». (Борхес).
В самой глубине души, в самые светлые минуты, я думаю порой, что у искусства есть иное, более высокое предназначение. С его помощью можно познавать мир и становиться лучше.
Но, может быть, это и есть истинное наслаждение доступное нам, бедным смертным, которые никогда не умирают?
20 ноября 2004 года, день ангела
***
Как часто ревностное служение Богу обращается в служение тому, чьё имя не называем! Благие намерения…
Вместо того чтобы держаться в вере, убиваем и ненавидим иноверцев. Вместо того чтобы стойко переживать кончину мира, злорадствуем и помогаем его разрушению. Вместо целомудрия и чистоты сердца – иссушаем душу.
«Эта трещина проходит через моё сердце», – спел когда-то Б. Б.
20 ноября 2004 года, день ангела
***
То, что, уходя из этого мира, мы не сможем взять с собой ни одной вещи – кажется нам очень грустным и даже несправедливым. Однако если посмотреть на это с другой стороны и немного поразмыслить, можно увидеть в этом милость. Путь и дар настоящего освобождения от целого мира вещей: чайных сервизов, меблированных комнат, постельного белья, одежд, телевизоров, компьютеров, принтеров, факсов, мобильных и обыкновенных телефонов, книжечек с записями необходимых дел и встреч, видеокассет, dvd-дисков, книг и, конечно же, слов…
Весь этот ворох бумаг, ворох прожитого, всё то, что стояло между нами и – жизнью, то, что все эти годы, всю эту жизнь мешало нам жить по-настоящему (если бы знать, хоть раз испытать это – «по-настоящему»!), то, что так невыносимо и незыблемо сдавливало грудь. Всё это можно будет оставить у себя за спиной. Навсегда. Взяв с собой только то, что вместится в наше сердце. Запишется на жёсткий диск нашей памяти.
25 декабря 2004 года
***
Есть сомнения в вере, а есть сомнения в неверии.
Например, не верю я во внеземные цивилизации. Ну, не верю. А вот иногда зимой, загородом, у тёщи на блинах, выйду на крылечко. Свежо, небо ясное, морозное. Звёзды… Большие и малые. Сигареткой затянусь за всю свою жизнь горемычную, голову вверх запрокину…
Ну и нет-нет, да подумаю – а вдруг всё-таки там кто-то есть? Ну не может же быть, чтоб никого! Такие просторы – и никого!
И тогда звёзды, большие и малые, кажутся мне огнями чьих-то далёких неведомых иных сигарет. Что там, далеко-далеко, какие-то существа курят свои огромные сигареты и смотрят из темноты своими большими, невидимыми и бездонными глазами прямо на меня, стоящего на крыльце маленького загородного дома, у тёщи на блинах, затерявшегося на очень маленькой планете Земля, половину которой занесло снегом.
25 декабря 2004 года
***
Курить – сатане кадить!
25 декабря 2004 года
***
У Анатоля Франса… Нет, не так. У моего любимого Франса есть библиотекарь, сходящий с ума от многоголосия книг, «от вялой неуверенности, от стоустой лжи, от ужасов сомнения, от мук беспокойства – от всех чудовищ, порождённых чтением в плодовитом мозгу». От того, как с каждой прочитанной книгой истина отдалялась от него всё дальше.
С бесконечных книжных стеллажей на него обрушивался страшный шум. Как при вавилонском столпотворении, все книги говорили одновременно на всех языках.
Библиотека была для него настоящим адом.
Тогда как Хорхе Луису Борхесу… Нет, не так. Моему любимому Борхесу в виде бесконечной библиотеки представлялся рай.
А всё дело в том, что Борхес и не собирался при помощи книг познавать истину. Литература нужна была ему для удовольствия.
25 декабря 2004 года
***
На четвёртый день безделья он вспомнил, что писатель.
25 декабря 2004 года
***
Что происходит с душой? Куда уходит детский трепет?..
С очень известным и очень талантливым актёром произошла странная метаморфоза. Будто от него осталась одна лишь оболочка. Голая форма. Жесты, манера говорить, улыбка – всё осталось прежним. Но что-то главное, то, что и делало всё это таким живым и прекрасным – ушло, испарилось, исчезло… Правда, мало, кто это замечал. Все настолько привыкли к его гениальности, что вера в неё была неистребима. Чтобы увидеть, что король голый, а точнее, что от короля осталась одна мантия, а сам король – весь вышел, нужна была детская чистота взгляда на мир.
…Что же происходит с душой?
Мы думаем, что стареет и умирает тело, а на самом деле стареет и умирает душа. С каждым днём, с каждым Божьим днём, по капле, вытекает, покидает тело… душа…
Душа дышала… Пробегала тень
Былого.
Кони мчались где-то в закоулках сна
О не дожитом.
Жизнь – как телега с ржавым колесом
Проезжала, проходила, пролетала…
Моя жизнь! Моя…
Богатый днями, я раскидывал минуты,
Мне мнилась вечность, как любому,
Кто только начинает жить,
Торопится и чувствовать спешит…
И вот теперь так жаль – минуты.
Я отправляюсь следом за тобой…
С каждым выдохом уходит частичка нашей жизни, той самой жизни, что в начале наших времён вдыхает в нас Господь Бог. Он даёт нам её взаймы, и всю жизнь мы возвращаем Ему долг. Или возвращаемся.
1 января 2005 года
***
Как неприятно возвращать долги. Брать – совсем другое дело. Берём и не замечаем, не придаём значения. Наслаждаемся и разбрасываем камни. А когда приходит время платить по счёту – удивляемся. Как же так?! За что?!.
А вот за то.
1 января 2005 года
***
Удивительно, но герой Роберта Де Ниро в довольно обыкновенном фильме «Ронин» на вопрос о том, как он догадался о засаде, говорит потрясающие по глубине слова: «Если есть сомнения, значит, сомнений нет».
2 января 2005 года
***
Ясон родился в небольшом городе в простой семье. Всю жизнь он избавлялся от комплекса провинциала. Достиг многого, ещё большего не достиг. Было в его жизни всякое, интересное и не очень. А много чего, интересного и не очень, не было.
Умирал Ясон скорее старым, нежели молодым.
Он лежал на кровати в комнате, залитой каким-то уж чересчур ярким солнечным светом. Занавеска легко трепетала. Было свежо и совсем не больно.
Ясон понимал, что умирает. Никто ему об этом не говорил. Врачи обнадёживали, жена улыбалась. Но всё было ясно.
В это с трудом верилось. Как это так, вот я был, вот я есть – и вдруг меня не будет… А солнце будет? В общем, довольно обычный набор мыслей. Одновременное ощущение невероятности смерти и её неизбежности.
Страшно Ясону не было. Немного грустно и досадно. Грустно – что всё уже позади.
Мальчишкой, выклянчив у мамы денег, он часто бегал в кино. Когда заканчивался хороший фильм, по экрану ещё шли титры, играла финальная музыка, но в зале уже зачем-то зажигали свет и надо было уходить, плестись вместе с друзьями к выходу и говорить какие-то глупые, такие несуразные слова, особенно несуразные по сравнению с теми, что и, главное, как говорили герои фильма. И вот в тот самый момент возникало чувство очень похожее на то, что испытывал Ясон теперь.
Ясон умирал. Ясон ждал.
Ему почему-то казалось, что прежде, чем его не станет, что-то обязательно произойдёт. Что-то очень важное, может быть, самое важное, главное, то ради чего всё это и было, что-то открывающее смысл всего или хотя бы дающее на него намёк, как последний кадр или финальная реплика…
И как ни странно, это произошло. В голове Ясона промелькнула одна странная мысль… Очень быстро – будто чиркнули спичкой, но она не зажглась, а дала только искру, серная головка отвалилась и упала куда-то на пол. Мысль без слов…
Ясон замер и прежде, чем растаять, слегка улыбнулся и еле слышно произнёс своё имя:
– Я-сон…
2 января 2005 года
***
Отец моего приятеля, старый хитрый еврей любил говорить нам, молодым, неотёсанным шалопаям, торопящимся жить и спешащим чувствовать, хотящим схватить жизнь руками и не выпускать, «высосать весь её костный мозг» (как говорил, по-моему, Китс) уверенным, что весь мир лежит у наших ног, что мир создан для нас лично и вращается вокруг нас, уверенных, что так будет всегда, ничто не сможет поменять положения вещей, и ничего, ничего для этого делать не нужно:
Начинать работать всегда тяжело, а продолжать и заканчивать – радостно. Отдыхать и веселиться так приятно! Но проходит время – и остаётся одна пустота и печаль.
Соразмерить работу и отдых, приятное и полезное; знать, найти и следовать своей мере – вот путь к счастью, покою и миру души.
Счастье в мелочах, в правильном их распределении и обращении с ними. Сам Господь ни что иное, как совокупность мелочей! Его Лик, подобно мозаике или узору ковра, складывается из частичек этого мира.
Говорил он это нам задолго до того, как мы успели устать от собственной молодости.
8 января 2005 года
***
Жизнь была такой прекрасной, но всякий раз к ней нужно было продираться. Продираться сквозь тяжесть будней, сквозь суету сует, сквозь утренние вставания и прочую мерзость и бюрократию… Сквозь всё то серо-мутное и невыносимое, что вызывало острое желание упасть с девятого этажа, кануть в ничто, в сон без снов и пробуждений, в покой…
И он давно бы это сделал. Но он знал (так было уже много раз и он знал, знал хорошо), что именно из этой серо-мутной невыносимости и рождается лёгкость бытия, рождается радость, рождаются… чудеса. И он знал, что это не пустые слова.
И не могло же быть так, чтобы только он один это знал?!
18 января 2005 года
***
Итак, мой друг, притаимся и посмотрим, что же окажется сильнее: любовь или время?..
февраль 2005 года
***
И тогда мы дали самую мужественную на свете клятву – никогда не стесняться своих слёз.
февраль 2005 года
***
И с утра, конечно же, всё будет по-другому. В любом случае.
Но сейчас всё – именно так… И теперь главное, как можно дольше не засыпать. Не спать – вот, что сейчас главное. Главное, чтоб не кончалась эта ночь… Она, конечно, кончится. Обязательно кончится. Но пока она ещё длится, ещё живёт. Счастливая, счастливейшая ночь… И я в ней длюсь, живу.
3 апреля 2005 года
***
В тот первый день, когда была объявлена война и мы в срочном порядке возвращались из отпуска, нас (я это отчётливо помню) охватило необъяснимое счастье и радость. Об этом никто не смел сказать вслух, но это просто висело в самом воздухе…
Мы не были наивны. Да, мы ещё не пробовали войны на вкус, но мы не строили иллюзий. Война не представлялась нам кинематографическим приключением. Мы знали, что мало кто из нас выживет (так оно и вышло). Однако в ту ночь мы были на самом деле счастливы…
Жизнь всколыхнулась. Всё стало неважно, отошло на второй план. Все наши мечты, желания, хотения… Нам в один миг, от одного короткого предложения срочной телеграммы: «Объявлена война, в срочном порядке вернуться в расположение частей…», стала чужда вся суета и мелочность жизни. И стала важна сама жизнь. Какая-то её неуловимая первооснова…
Мы сидели в вагоне-ресторане, всю ночь пили виски, Матов пел под гитару, поезд неумолимо мчал нас вперёд… И каждый пытался запомнить эту ночь, в которой было столько жизни, что казалось её можно потрогать руками.
16 апреля 2005 года
***
Простая, незамысловатая история о невозможности обладания. Ничем и никем. Будь то женщина или мороженое… Неважно. Обладание ускользает и не происходит. Всё это похоже на воспоминание или сон. Мы видим всё это, испытываем какие-то эмоции, слабые или, наоборот, сильные, можем даже коснуться рукой… Но мы не обладаем. Ни женщиной, ни мороженым, ни самими собой.
6 июня 2005 года
***
Лучше бы не вставать на путь греха… Но тем, кто встал, придётся пройти по этому пути если не до конца, то очень много. И путь этот не будет лёгким и радостным. Грех – как наживка, как мир, как та книга – пока его пробуешь, он сладок, а когда он входит внутрь тебя, то разливается горечью.
Я знаю, о чём говорю. И те, кто знают, понимают меня. А кто не знает, те узнают. Пока они думают, что они будут исключением, что у них будет не так, как у остальных. Они ошибаются.
А грех и есть то, что не приносит радости. Всё, что от Бога, то несёт радость. Может быть, не сначала. Может быть, через боль. Но в конце концов – радость.
Жили они долго и счастливо и умерли в один день… Всех же дней Ноя было девятьсот пятьдесят, и он умер. Ной умер, видев радугу. Радугу в конце потопа. В конце истребления. В конце смерти. Радугу на горах Араратских. И голубь, отпущенный им, уже не вернулся к нему, почувствовав землю.
Почувствовать землю… Увидеть землю в своих глазах… Но пока я вижу её только в твоих. Твои глаза засыпаны землёй до самого дна, голубого и глубокого.
Земля в глазах – это даже не то, что страшно, это… так страшно, что уже не страшно. Страх превращается в камень и замирает.
Глаза её засыпаны землёй, а сердце – в небе.
11 июня 2005 года
***
Это было самое важное решение в моей жизни, самый важный выбор. А я ничего не выбирал, не принимал решения. Всё как-то само собой выбралось и решилось. Я поплыл по течению. И до сих пор не могу понять, было это ошибкой или же судьба преподнесла мне подарок.
13 июня 2005 года
***
Не так, не то, не там, не тем, не тогда, не тот и не той…
29 июня 2005 года
***
У большинства людей такое ощущение, что они живут не так, как могли бы. Не в смысле даже, больше зарабатывать и всё такое, нет… А в том смысле, что есть другая жизнь. Ощущение этой другой жизни… Чувство, что всё могло бы быть по-другому, иначе… Что именно и какая она, эта другая жизнь, чем она лучше нашей, мало кто сможет точно объяснить, описать её… Но она есть, – мы в это верим.
Возможно, в этой вере живёт отголосок нашего знания о небе и всём, что с этим связано.
Эта вера позволяет нам иногда быть немного лучше. А иногда хуже.
И совершенно точно, наша реальная жизнь, та в которой мы живём, которая нас окружает, с которой мы находимся лицом к лицу каждую секунду нашей короткой, мелькающей жизни, кажется нам… не той… кажется сном, мраком, скукой…
И только когда приходит беда, настоящая беда, мы видим её в ином свете.
18 июля 2005 года
***
Очень хочется любить. Быть влюблённым. Забывать который сейчас час и день недели… Бессмысленно стоять часами в её подъезде и ждать. А когда она всё-таки появится, обменяться с ней несколькими случайными и проводить до лифта, куда она сядет, грустно попрощавшись с тобой. Грустно, потому что она тоже влюблена и, конечно же, не в тебя…
Идти домой и не замечать снега, который летит прямо в лицо, не замечать, потому что ты счастлив и ничего не замечаешь, кроме своего счастья, ведь ты сегодня увидел её, услышал и сам ей что-то сказал… Какую-то ерунду, конечно. Будет ли завтра контрольная по математике… или как пройти в библиотеку… Но какая разница?..
Ощущать себя таким живым, несчастно-счастливым одновременно, в этом пустом и бескрайнем заснеженном городе. А её бело-синий огромный дом, – прозванный «парусом» за витиеватость форм (да и стоит на берегу Москва-реки), – считать центром вселенной.
Быть влюблённым не обязательно в кого-то. Во что угодно…
Любить город, особенно весной, когда цветёт сирень, и летом, когда воздух по вечерам пахнет… самой жизнью. Любить улицу, по которой ходил столько раз, и весной, и летом, и зимой, и осенью… Ходил так часто и много, что где-то на ней обязательно должен остаться маленький призрак тебя. И дрался на этой улице, и ходил с ней. Украдкой держа её руку… А на той скамейке, около голубятни, пил. Ещё в то время, когда пить – тоже было приключением.
Любить фильм и смотреть его по десять, пятнадцать раз. Смеяться и плакать, приносить с собой на сеанс магнитофон «Электроника» и записывать в зале через встроенный микрофон музыку, потому что саундтреки начнут появляться только через несколько лет. И музыка запишется такого качества… Там, кроме музыки, будет много чего ещё записано. Разговоры, шум самого микрофона, шелест каких-то пакетиков… Но это будет та самая музыка. И это будет твоя любимая кассета.
А на последних рядах, там обязательно в этот момент кто-нибудь целовался. Но это на магнитофон не запишешь. И хорошо, что не запишешь. Просто приятно думать, что кто-то там в этот самый момент, когда шёл твой любимый фильм и звучала твоя любимая музыка, – целовался.
И впервые начинать понимать на собственной коже, что же такое красота. Понимать, что каждому даётся увидеть столько красоты, сколько он может вынести. Ни меньше, ни больше.
Любить… вот тут мне нужно обязательно сделать паузу, чтобы меня правильно поняли и не обвинили, Бог знает в чём. Любить страну, в который ты родился. То есть любить родину. Стоять с автоматом где-нибудь на границе, далеко-далеко, в жару или холод, и так любить свою страну, так любить родину, что не замечать жары и холода и быть готовым отдать свою жизнь… за родину.
Я понимаю, звучит как-то глупо и фальшиво: отдать жизнь за родину… Но ведь были же такие люди, ну, просто не могли не быть, которые так думали. И делали. В смысле: отдавали жизнь… добровольно… за родину. И сейчас, наверняка, есть такие… непонятные люди.
Да и что такое «родина»? В ней ведь и находится Та, кого ты часами ждал в подъезде. И та, улица, по которой ты столько раз ходил, и тот город… И в его кинотеатрах шёл тот фильм, а сейчас идут другие фильмы, и на них по десять, пятнадцать раз бегают другие, но так похожие на тебя, пацаны… и девчонки… Это всё и есть – родина. Твоя страна. Так почему же за неё не отдать жизнь? Если понадобится…
Любить… всё что угодно. На что хватит твоего сердца. На что твоя душа сможет ответить, расцвести, откликнуться, раскрыться…
И тогда земля начинает уходить из-под ног или просто медленно раскачиваться из стороны в сторону. В сердце загорается огонь или просто свет. А глаза начинают блестеть… Жизнь, твоя глупая, бессмысленная, обыкновенная жизнь, похожая на все другие жизни вместе взятые, вдруг наполняется смыслом.
Когда ребёнок был ребёнком, как говорил Вим Вендерс, любовь была даром, она давалась тебе, как талант, просто так, не за что и не «почему». Она была и всё, она сама поднималась из глубин твоей души и светила. А ты её растрачивал и наслаждался. Никто не говорил о плате. Вы были одним целым, и нельзя было допустить даже мысли, что любовь может куда-то уйти. Что так же, как её тебе дали, могут и забрать. Что где-то есть кнопка выключателя. Чик – свет горит, чик – темно. Кнопка подачи переменного тока. Очень переменного.
Любовь отключали от тебя постепенно. Ты не замечал, как засоряются трубы где-то внутри тебя. Любви становилось всё меньше, а тебе казалось, что ты просто взрослеешь.
Когда ты стал догадываться, что происходит, было уже поздно. Ты стал пустым сосудом, на стенках которого осталось немного влаги. Капли и воспоминания.
И вот тебе очень хочется любить, быть влюбленным, быть живым…
Лазарь, выди вон! Иди и люби. Дыши любовью. Вспомни дороги твоей юности, ступай земляничными полянами навсегда. Вспомни твою первую любовь, которую ты оставил…
Да будешь жив во веки веков, и тьма не поглотит тебя никогда! Аминь.
3 августа 2005 года