Моя игра

Когда я учился в школе, она ещё не рифмовалась со словом «кока-кола». Когда заканчивал, она уже села на этот риф, как старый, никому не нужный баркас: школа – кока-кола… свободная одежда, любая длина волос, уроки по сексуальной грамотности… В общем, мечта любого хиппаря, этакий хипповый рай!

Но волосы почему-то вместо того, чтобы стать похожими на патлы Моррисона или Ричи Блэкмора, стали как у какого-нибудь вольноотпущенного холодным летом пятьдесят третьего. А ранний ‘‘фрилав…’‘

Но стоп. Я, как все, кому двадцать с небольшим, рассуждаю на все сорок. Да и рассказать я хотел не об этом. Я хотел рассказать об одной игре, которая началась на самом стыке времён, когда их связь только начала рваться, время дало неожиданный сбой, первую трещину… и вдруг всё – мы даже не успели глазом моргнуть – затрещало, засвистело, разошлось по швам на самом интересном месте.

Частности стёрлись из моей памяти, но суть проста. Есть я – обаятельный умница, учусь хорошо, но не ботан, учителя меня любят, ребята уважают. Есть они – мои милые одноклассники – боящиеся контрольных и вызовов к доске, как суда Божьего. И есть то самое время, когда с мерцающих голубых экранов преимущественно ещё чёрно-белых телевизоров, из «Взгляда», или «Пятого колеса»… мы узнавали совершенно фантастические вещи, искрящиеся приоткрытой над тайнами мира сего завесой. Вплоть до того, что Ленин – это гриб. Учителя уже могли говорить всё, что думают, а мы могли спрашивать всё, что хотим.

И вот на одной, как ветер, перемене, перед самым звонком, который уже, дьявольски высунув язык, изготовился звонить по всем моим однокашникам, ко мне подошёл Андрюха (или Петя, Ваня… как его звали и кто это был?): «Женёк, не в службу, а в дружбу, заболтай сегодня Елену, я ни фига по самостоятельной не знаю… Ладно, чего тебе стоит?» Ну и я, добрая душа, соглашаюсь: я это дело люблю – поговорить с учителями о злобе дня, к тому же действительно «чего мне стоит»…

Третий звонок… все по местам… свет гаснет… мой выход! «Экспромты от природного ума»… Вежливо, я интересуюсь у «Елены» смотрела ли она вчера «Взгляд» и слышала ли, ‘‘что’‘ сказал Гдлян с Ивановым, или как всем коммунистическим крысам показал куськину мать бравый и удалый Ельцин… Она смотрела, она взволнована, она соучастница великого времени, а не просто зритель в девятом ряду, у неё есть своя, личная гражданская позиция, её переполняют эмоции и мысли, она хочет высказаться, ветер нового времени захватил и её сознание и кружит в общем водовороте умов и сердец… А я смотрю на голубом глазу ей прямо в рот серьёзно и умно, жду и жажду ответа, хочу непременно во всём разобраться, всё понять, и, конечно же, мне нужна помощь, я ещё так неопытен, только подхожу к дверям во взрослую жизнь, и меня может занести, куда угодно, особенно сейчас, когда вокруг столько мнений и неразберихи, а ведь так важно, ‘‘что’‘ я вынесу из стен школы – этой обители всяческой мудрости – каким человеком и гражданином обновлённой свободной страны стану. И вся эта великая миссия, великая ответственность лежит на ней! В том числе и на ней… И она это понимает.

Я бросил правильное зерно в благодатную почву. Из высеченной мной искры возгорается пламя, и да сгорит в нём контрольная. Вместе с моей невинной душой.

Она говорит со мной, как с младшим другом, как с любимым учеником своим, возлежащим на груди и вопрошающим об истине посреди бушующего как море мира, растревоженного ветром перемен.

Она говорит. Я внимательно слушаю. Понимаю. Не понимаю. Соглашаюсь. И не соглашаюсь. Удивляюсь. Восхищаюсь. Высказываю своё мнение… Очень важно всё это чередовать. Это дрова, поддерживающие огонь.

…Вот и звонок. Урок пролетел со скоростью стрелы, пущенной прямо в цель, а угодившей в молоко. Она несколько смущена, но всё же чувствует, что не зря!.. Это урок не пропадёт даром для меня, запомнится мне…

– Спасибо, Женёк, выручил. Будут проблемы, обращайся.

Они всегда находились – Андрюши, Пети, Вани… Я не отказывал. И даже если не находились… Это была интересная игра, и я умел в неё играть. Мне не было равных. И мне это льстило. Мне нравилось быть виртуозом в моей игре и нравилось применять разные роли – меня всегда манило всё чужое. Тут нельзя было идти по шаблону. С каждой «Еленой», «Светланой», «Натальей», с каждым «Константином» надо было играть по-своему. Кто садился на политику, кто на разговоры о том, спасёт ли красота мир и насиловал ли Достоевский маленьких девочек, кто на задачку из брошюрки для дополнительных занятий, которую я не смог решить дома…

Они меня любили и считали «подающим надежды», умницей. А я просто с ними играл. Каждый мнил, что я пойду по его стезе: учитель математики думал, что я поступлю в Бауманку или МИФИ, учительница литературы – думал о филфаке или журфаке, учитель истории…

А я взял и поступил в театральный. Во всяком случае, это было честно.

Я не помню, когда эта игра началась. И не помню, чтобы она когда-то закончилась.

К О Н Е Ц

21 апреля 2000 года, 26 июня 2007

(по просьбе В. М. Букатова)