Вешние дни

Встретил я тут случайно Гришу-гармониста. В юные длинные вешние дни он увёл у меня тебя. Ту, которую я так сильно и чисто любил. У тебя было красивое, настолько старое, что снова начало входить в моду, русское имя. И подстать имени внешность. Даже русая коса обреталась за спиной. При этом ты мягко, по-салонному, на еврейско-французский манер, грассировала.

Помню, как мы гуляли с тобой пустынным московским летним будним днём по Замоскворечью, по Ордынке, мимо Израильского посольства, и дальше, и обратно, и вглубь… кружили и возвращались, будто заметая следы, словно ища нужную точку, дожидаясь нужного времени. Времени был вагон и маленькая тележка, а денег едва хватило на бутылку пива, ты отказалась, но была не против, чтобы выпил я. Уже тогда, ещё не ведая, что творю, я стал сочетать женщин с алкоголем. Одно без другого – просто ветер. На навсегда теперь нежной и бережной набережной мы повстречали военную часть, и ты, глядя во все глаза на решётку, спросила: «Это тюрьма?» А за решёткой оказались солдатики, они невесело, но учтиво рассмеялись, спросили: «а что, похоже?» и покурить. И я дал им покурить через решётку всю пачку. А ты удивилась, что я курю. А я не курил. Но носил по молодости лет и ещё, наверное, по какой-то причине пачку сигарет, чтобы угощать других. Ты мне, кажется, не очень поверила. Мне сейчас тоже это кажется странным, как тебе тогда. В память именно о той нашей единственной городской прогулке, я лет десять спустя, лакируя у метро «Полянка» выпитое с Гугниным и Брисенко, отлучился, ребята решили, что поссать. Но отнюдь. Я завидел колонну грузовиков с солдатиками, купил блок сигарет и перебросил им в кузов. Во имя твоё…

Помню, как ездил к тебе на дачу под Клин, шалаш, твоих сестёр, в которых было легко запутаться, и все они были хороши и милы, и умницы, но не чета тебе, ночное купание в речке и твои обнажённые, в лунном свете, ноги (верх ты так и не сняла) – самое интимное моё воспоминание. Другого мне не было дано. Или было?

Однажды я провёл у тебя ночь. Дома никого кроме нас не было. Ты сама – если помнишь – меня позвала, после часового трёпа по телефону, во время которого ты упомянула, что принимаешь ванну – неужели ты меня дразнила?.. Я (и ты, думаю, тоже, но вдруг самонадеянно ошибаюсь?) первый раз был наедине с девушкой, ночью, в пустой квартире. Мы не сомкнули глаз, слушали группу «Кино» (да-да, примета времени, как две надписи на привокзальной недостроенной стене не пойми чего в г. Галиче: «Галич – страна» и «Цой – с нами»), разговаривали обо всём на свете и – ничего. Даже не поцеловались ни разу. Сейчас мне сложно такое представить и понять. Но так было. Со мной. И с тобой.

При нашей последней встрече (на той самой даче в Клину, будь он клят и памятен во веки веков, надо будет съездить туда как-нибудь, попить дешёвого невкусного пива – теперь я знаю толк в хорошем алкоголе! – вышибить Клин Клином) <при нашей последней встрече> ты попросила мою фотографию. И мне пришлось дать тебе какую-то дурацкую фотку из тех, что на документы. Глаза как назло прикрыты (глас ангела из-под чёрной накидки: сиди и смотри, не моргай!), волосы по случаю в кои-то веки причёсаны и оттого чубятся. Но другой не было, и ты попросила эту. И, точь-в-точь по кем-то выдуманной на мою погибель примете, всё закончилось. Даже не закончилось, а оборвалось. Ты меня вдруг как отрезала. Не резала по частям, как любят делать мужчины средних и старших лет. А отрезала меня разом, однажды и на века, к чёртовой матери. И появился сияющий белобрысый Гриша с пастью гармони в руках. Он был чуть старше нас и уже женат. И развёлся, и обручился с тобой. С которой так хотел обручиться я.

И вот, как в каком-то плохом сценарии, я встретил его спустя лет пятнадцать. В церкви, на Преображение, шестого августа по старому… Самое подобающее место для подобных свиданий. Лучше только на том свете. Всё тот же Гриша. Только без гармони и в уголках глаз трещинки. Он меня не узнал. Но несколько опознавательных координат заставили его улыбнуться. Упоминание же красивого, настолько старого, что снова вошедшего в моду, русского имени, твоего имени, упоминание тебя, заставило улыбку померкнуть, а её обладателя засобираться и исчезнуть. Всё что я узнал, это то, что вы не вместе. Без всяких подробностей. Сухой факт эпилога.

И на меня нахлынули, как полынья, как вешние воды, те далёкие и близкие, длинные и короткие, юные вешние дни. И я с утроенной временем, расстоянием и опытом силой мучаюсь: вспоминаешь ли ты меня, ну, хоть когда-нибудь?.. Думаешь ли, хотя бы иногда, хотя бы раз подумала, так, в качестве «а может быть», что а может быть нужно было попробовать сложить жизнь со мной? И как бы тогда всё сложилось? Как бы мы жили? И жили бы? И были бы?.. Были бы мы счастливы вместе? Расстались бы?.. Я понимаю, конечно, что этого мы уже никогда не узнаем. Но всё-таки жаль. Жаль проживать всего одну жизнь.

И я обо всём этом думаю, складываю, примеряю (по какому разу?) одежды, из которых давно вырос… А у самого жизнь трещит по швам. И каждый день я не знаю, в какой квартире проснусь утром. И проснусь ли вообще.

август – октябрь 2011 года

День восьмый! :)

— Сулес! 3. Ноябрь 2011 #

И было утро ;)

— Ekaterina 31. Октябрь 2011 #