Пустырь
Сначала (или во время оно) на том месте был пустырь с высокой травой. Ну, с очень высокой. Сейчас я такой травы нигде не встречаю. Не знаю, куда такая трава подевалась, просто ума не приложу… В этой траве мы играли в партизан, в тайгу, в детей капитана Гранта… Во что мы только там не играли!..
Потом на пустыре начали стройку, и стало ещё интересней. Мы находили там такие железяки для сварки, не знаю, как они называются, а тогда не знал тем более и даже не задавался таким вопросом. Мы затачивали их об асфальт, и получались небольшие копья. Одно такое копьё влетело в довольно мясистую ляжку Ромика с седьмого этажа. Покачалось и рухнуло на землю. Даже крови не было. Кровь была, когда мне в лицо отлетел осколок патрона, но это уже, как говорится, совсем другая история. Ещё мы находили там удивительные цветные камни – ком застывшего цветного стекла, с пузыриками внутри. До сих пор не знаю, что это были за камни и где теперь можно достать такие же. Может, они вывелись за ненадобностью…
Прошло ещё немного времени, и на месте стройки гордо раскинулся огромный бело-синий дом. Настоящий гигант среди пяти-, девяти- и даже четырнадцати- этажек. Такие дома были тогда ещё в новинку. Но он выделялся не только высотой. Он имел странную витиеватую форму. Через дорогу была набережная, и новый дом нависал над Москвой-рекой, напоминая (при определённой доли воображения) парус, расправленный ветром. По совокупности причин, какой-то языкотворец назвал дом «парусом»… Имя языкотворца, конечно же, не сохранилось для истории, да и, может быть, это было коллективное творчество, но название за домом закрепилось, и его иначе, как «парусом», никто из местных не называл и, думаю, не называет до сих пор. Хотя меня там давно уж нет, и знать этого в точности я не могу.
В новый дом въехало очень много новых жителей. Почти весь мой класс был из «паруса». И одна девушка туда тоже въехала, и на какое-то время «парус» стал для меня центром всех городов. «Центр всех городов» – это из песни Цоя, которого я слушал тогда взахлёб, альбом за альбомом, по нескончаемому кругу. А однажды я увидел её подругу, даже не подругу, а так, знакомую, и центр немного сместился…
Сейчас сложно сказать, сколько ещё раз он с тех пор смещался, сколько парусов, кораблей и мест сменили друг друга. И сколько ещё сменит, тоже неизвестно. Но тот первый парус, выросший из пустыря, его долгой травы (это уже из Гребенщикова, который сменил Цоя на каком-то очередном витке смены курсов) и необъяснимых сокровищ – так и останется первым. Навсегда.
17 июня 2008 года