Мировой город
А посмотришь «Римские каникулы», «Рим — открытый город» или что-то другое у старых итальянцев — а там есть что посмотреть у старых итальянцев – и влюбляешься в вечный город, где кафе прямо на улице, набиты добродушными ни чем не обременёнными праздными — от слова «праздник» — людьми. Немного пузатыми, и от того ещё более приятными, потому что у самого пузцо вполне оформлено. Женщины здесь черноволосы, чернобровы и чернооки, словно в суфийском раю. И тихо звучит музыка. Конечно же, Нино Рота. Доносится ниоткуда, прямо с неба.
А Франсуа Трюффо, Марсель Карне или Рене Клер (как хочется сюда вставить ещё и Жана Ренуара, но тогда перечисление станет слишком длинным) так покажут Париж, что я с радостью записался бы в парижане. Поднялся бы на воздушном шаре под крыши города любви и в щёлку между занавесками в одном из окон подсмотрел бы френч канкан, не заплатив ни франка и опоздав на последний поезд метро…
В такие минуты нужно срочно поставить «Заставу Ильича». Чтобы снова влюбиться в Москву. Потому что это мировой город, самый лучший на земле, и жить в нём настоящее счастье. Ходить по этим улицам, по вылизанному июльским дождём или поливальными машинами асфальту, заходить в кафе, гулять где-нибудь в Замоскворечье, в этом старомосковском исчезающем Зазеркалье, где семьдесят лет назад родился мой отец… Вдоль набережной Яузы, неподалёку от дома, где раньше жил Костя Ларченко. Здесь особенно хорошо рано утром, когда город ещё спит, никого нет, и только ты один не спеша бредёшь. И вдруг впереди – одинокий прохожий. Ты идёшь за ним, потом окликаешь: «Оглянись, незнакомый прохожий»! Он оглядывается – а это не прохожий, а ты сам. Только моложе… А как хорошо здесь в марте, когда уже в самом воздухе витает предчувствие новой новой весны… Собственно именно здесь однажды мартом и родилась для меня Москва как любимый город. Это как девочка, с которой ты рос с самого детства, а потом вдруг в один прекрасный день понимаешь, что это не просто девочка, с которой ты бегал, играл во что-то, а ты её любишь.
Есть тихие Обыденские переулки, прячущие от чужих глаз церковь Ильи Пророка… Красная Пресня… Ни какая-нибудь там, а Красная!.. Музей кино, где столько всего пересмотрено. Московская синематека, мы были твоими синематечными крысами, ничем не хуже парижских!.. То место, конечно, где он был, а теперь сплыл — спасибо, Никита Сергеевич! – но мы-то с вами знаем, что корабль плывет, несмотря ни на что… Новодевичий и Новоспасский… Особенно Новоспасский. Извилистая почти грузинская дорога, что идёт от «Таганской» к «Иллюзиону», мимо Афонского подворья, около стен которого я почти двадцать лет назад стоял в очереди, чтобы приложиться к мощам сейчас уже и не вспомню какого святого, а на мне по неразумию лет была футболка с битлами, и женщины в платках поглядывали на меня, а точнее на битлов на мне, грустно вздыхали, качали головами и крестились. Этот путь исхожен мной вверх и вниз, наяву и в снах, до зарубок на сердце.
Никто не подсчитает, сколько пройдено здесь километров, намотано кругов, напутано узлов и завязано узелков на память, выпито литров не самых благородных напитков в подворотнях и дворах далёкого безденежного безвременья, отпущено в церквях. И мне — нам, если вы понимаете о чём я — ещё осталось несколько переулков, пара мест, где притаилось немного той Москвы, того мирового города, самого лучшего на земле, родиться и жить в котором настоящее счастье.
Мировой город в “Библио-Глобусе”, читает автор.
Мировой город в “Доме у Дороги”, читает автор.
Мировой город, гитара и скрипка.