Голос

Рано или поздно несбывшееся позовёт тебя.

Александр Грин.

??Ищущие да обрящут, стучащим да отворят…
Посеявшие мечты пожнут огонь!
Ищущие обрящут смерть, стучащим отворят двери ада!??

Из проповедей отца Хосе.

??Никто никогда не уезжал из этого города.
Это не имеет никакого смысла и это невозможно.??

Надпись на въезде в город.

ЧАСТЬ  ПЕРВАЯ.

Алые паруса сожгли. Когда они вспыхнули, их цвет стал багряным, как сгусток крови, а когда сгорели – серо-чёрным, как обыкновенный пепел, одинаковый от ткани или человека.

Севар смотрел на них молча и, как только погасли последние языки пламени, ушёл, оставляя позади звуки разгулявшихся волынок и смеющихся скрипок. Толпа продолжала веселиться.

Он бродил по городу мимо одинаковых серых домов. Алый туман не проходил, и голова разболелась ещё больше. Он не заметил, как на город опустились сумерки, смолкла музыка и люди потянулись на субботнюю проповедь к двухэтажной церкви, увенчанной литерой «Х» – символом города. Два раза гулко ударил колокол, и Севар очнулся.

Отец Хосе вышел на балкон и долго молчал. Люди стояли перед балконом и ждали.

– Я часто вспоминаю людей из большого дома на горе, – задумчиво заговорил отец Хосе. – Этих мятущихся и несчастных. Чего они ищут, в какие двери стучат? Им выпала истинная удача, они попали в наш город, в место покоя и тишины, в место всяческой благодати, лишённое соблазнов мира. Но они не оценили этого дара и поддались страшному искушению. Они покинули наш город в поисках лучшей жизни! О, эти поиски! И я был молод, и я когда-то переболел этой заразой, и я мечтал об иной жизни, и меня когда-то звало несбывшееся ! Но я вовремя понял одну простую вещь. И это спасло меня, – отец Хосе обвёл глазами горожан. – Как вы думаете, где сейчас те люди из большого дома на горе?

Севар шёл медленно и слушал всё, что говорил отец Хосе своим громким и тяжёлым, как два удара колокола перед началом субботней проповеди, голосом. При последних словах Севар остановился и затаил дыхание. Он представил Сати и Александра, смотрящих на берегу бескрайнего, как пустыня, сине-зелёного моря на белый, как свадебная простыня, экран, на котором показывают картинки из чужих жизней.

– Я скажу вам, где они сейчас, – продолжил отец Хосе, так возвысив голос, что некоторые женщины из первых рядов прикрыли уши. – Их кости лежат в пустыне без погребения, а плоть съели вороньё и шакалы!

Севар вздрогнул. Море исчезло, сгорело, как алые паруса.

– Посеявшие мечты пожнут огонь! Ищущие обрящут смерть, стучащим отворят двери ада! Вот что я вовремя понял, дети мои.

Отец Хосе помолчал и заговорил тише с тоской в голосе.

– Я смотрю на вас, и мне больно. Я боюсь за вас, а особенно за молодых и неопытных детей ваших, – отец Хосе закрыл глаза. – Я боюсь за одного юношу из нашего города, потому что знаю, что на сердце у него, – он снова открыл глаза и посмотрел вниз. – Как бы я хотел собрать всех вас и сберечь. Закрыть собой от страшных искушений жизни!

Отец Хосе дотронулся до своих глаз и провёл рукой по лбу.

– Рано или поздно каждого из нас зовёт н е с б ы в ш е е с я… Когда эта беда придёт к вам в дома, придёт к вашим детям или к вам самим, гоните её прочь, выжигайте огнём и мечом из сердец и умов ваших! Приходите к въезду в наш город и вчитывайтесь в слова, оставленные нам в назидание Создателем нашего города. Да помогут они вам, как помогли когда-то мне. Идите и укройтесь в домах ваших, – отец Хосе посмотрел в небо. – На город опускается ночь. Храни вас Создатель.

Его тонкие губы немного расползлись в стороны и стали ещё тоньше. Многие женщины плакали. Они расходились по своим домам в молчании, неся в себе огонь слов, сказанных отцом Хосе.

Севар не пошёл домой. Он бродил по опустевшим улицам среди серых домов. От въезда в город до горы, где когда-то стоял большой дом, спускался к роднику, где познакомился с Сати. Севар прислушивался.

Рано или поздно несбывшееся позовёт тебя…

Севара оно звало всегда. Сначала это было просто томление, ложившееся вместе с ним в постель и долго не дававшее уснуть. На кухне мать продолжала заниматься хозяйством. Старый пол под ней слегка поскрипывал. Было слышно, как что-то бурлит в большом котле, горел тусклый свет, и тень матери падала в комнату прямо на кровать, где лежали Севар и томление.

Когда он всё-таки засыпал, ему продолжала сниться кухня, большой котёл и мать. Когда он просыпался, она уже снова была на кухне, разговаривала с отцом, и казалось, что она вовсе не ложится спать.

Но однажды он увидел, как она спит. Севар вернулся домой из школы и увидел, что мать лежит на кровати. Её руки были аккуратно сложены на груди, а лицо было белое, как у фарфоровой принцессы из музыкальной шкатулки, которую он видел на ярмарке прошлой весной. Она была очень спокойная и красивая. Севар засмотрелся.

Он вздрогнул от странных звуков за перегородкой. Это был голос отца. Будто он тихо поёт, а рядом скулит старый пёс. Но отец никогда не пел, а пса у них никогда не было.

Севар заглянул за перегородку. Обхватив руками голову, за столом сидел отец и раскачивался в разные стороны. Рядом, положив руку на плечо отца, ошалело смотрел в сторону Севара дядя Яков.

Отец поднял голову. Севар увидел, что из его глаз по всему лицу течёт вода. Очень много воды.

– Она… умерла! – прорычал отец и зарыдал во весь голос.

В ночь перед похоронами, когда на кухне было темно и тихо, а из родительской комнаты пробивался свет и запах свечей, Севару приснился сон. Он вошёл на кухню. Мать спиной к нему стояла у умывальника. Журчала вода. На огне стоял котёл и бурлил. Крышка приподнималась и выпускала пар, будто в котле сидел и дышал кто-то живой. Севару очень захотелось есть. Он спросил у матери, что там в котле. Она не ответила. Только вода в умывальнике чуть громче разбилась о раковину. Севар взял хваталку. Крышка котла была очень тяжёлая, и он еле-еле поднял её двумя руками. Из котла повалил столб пара. Пододвинув табуретку и раздвигая руками пар, Севар заглянул внутрь.

На дне котла лежал он сам. Севар закричал. Мать обернулась. Её лицо было злым и старым.

– Узнаёшь себя? Я решила тебя съесть заживо! Ты такой маленький и вкусненький! Я специально выращивала тебя любовью и лаской, чтобы съесть потом дотла!

Её смех был скрипучий и скользкий. Севар продолжал кричать, пытаясь проснуться.

– Ты же хотел есть, на, поешь!

И она стала запихивать в Севара его же собственное мясо. Она открывала его рот, кидала туда, как дрова в печь, куски ещё сырого красного мяса и своими сильными руками заставляла Севара жевать и глотать их. Севара тошнило. Кровь и слёзы стекали по его лицу.

– Покушай-покушай! Рано или поздно несбывшееся позовёт тебя!.. Как в той сказке, которую я рассказывала тебе на ночь, помнишь?.. Оно позовёт тебя! Как звало всегда меня! Но только я не слушала! Я затыкала уши и не слушала! А ты послушаешь! Оно уже зовёт тебя, но ты пока не слышишь! А когда услышишь, то тут же уйдёшь! Это случится в тот день, когда сожгут алые паруса! Ночью ты в первый раз отчётливо услышишь голос! И будешь слушаться его всю жизнь, всю жизнь! Ты уйдёшь из этого города и будешь долго-долго скитаться в поисках счастья. А потом, через много лет, ты…

Она засмеялась ещё громче.

– Через много лет ты вернёшься. Вернёшься сюда, к тому от чего ушёл, вернёшься, так ничего и не найдя, кроме страданий! Ни-че-го! Ты вернёшься сюда и ничего не узнаешь! Тебя обмотают в алые паруса и сожгут вместе с ними, а прах развеют по пустыне! Твоя могила будет далеко отсюда, но в ней не будет твоих костей…

Она в бессилии опустилась на пол, а Севар проснулся.

В окно нещадно било июльское солнце. У кровати стоял отец.

– Вставай. Нам пора.

Севар быстро оделся в коричневый костюм, который купила ему на ярмарке мать. В это утро у него появилась маленькая ранка на нижней десне.

Отец Хосе был немногословен.

– Она была хорошей женой и хорошей матерью, – сказал он. – Это все знали и это видно по-вашему горю, Гал, – он посмотрел на Севара и его отца. – Ей удалось избежать многих бед и искушений. Она спасётся.

Толпа облегчённо и благодарно вздохнула.

Севар боялся подойти к гробу. Когда уже все простились, и взгляды в ожидании устремились на него, прятавшегося за спиной отца, он убежал. Отец махнул рукой. Гроб забили и понесли. На улицах к процессии присоединялись новые люди. Севар наблюдал издалека. Когда пришли на кладбище, Севар подошёл ближе. Гроб аккуратно опустили при помощи морских канатов. Отец поднял и бросил горсть земли. И только тогда Севар не выдержал и страх ушёл. Он побежал к яме и прыгнул в неё, чтобы последний раз поцеловать мать. Дядя Яков достал его и отдал отцу. Тот прижал его к себе так сильно, что Севар больше ничего не видел и не слышал.  

После её смерти не было дня, когда бы к вечеру отец не напивался. И почти каждый раз, чихая и заплетаясь в имени, которое сам же дал сыну, он подзывал Севара, усаживал рядом с собой и пристально смотрел на него, отхлёбывая тёмное пиво. Это могло продолжаться часами, но Севар не смел прервать молчание или тем более уйти. После смерти матери Севар узнал силу отцовской руки.

Кончалась эта сцена всегда одним и тем же. Отец, отводил свой каменный взгляд от Севара, глубоко вздыхал и, сделав нескончаемый глоток пива, будто пытаясь захлебнуться им, говорил в сторону, растягивая слова:

– Так похож на свою мать!

После этих слов можно было уходить. И Севар уходил, еле влача ноги от усталости.

В следующий раз мать приснилась Севару только через три года. Её лицо не было злым и старым, и она ничего не говорила. Она просто села рядом, смотрела на Севара и молчала. Севар тоже молчал.

Она стала сниться ему около двух раз в год. В один из снов Севар заговорил. И с тех пор, он рассказывал ей всё, что происходило с ним и с отцом, а мать внимательно слушала.

Через два года после её смерти в городе появились чужаки. Мужчина, совсем молодая девушка и женщина без возраста, но скорее старая, чем молодая. Они приехали ранней весной на двух больших, гружённых доверху, железных коробках, напоминающих гробы с грудой торчащих из них костей и двигающихся без чьей-либо помощи. Чужаки называли их машинами. К лету мужчина отстроил на горе дом больше церкви. А следующей весной они познакомились.

Севар гулял по насыпям. Внизу, у родника, он увидел девушку из большого дома на горе в окружении троих ребят. Севар знал их, они учились в последнем классе. Один из них держал в руках шляпу с жёлтыми лентами, а девушка молча и смело смотрела на него.

– У наших девчонок нет таких шляпок, правда, Чёрный? – услышал Севар.

– Так точно, Принц! – засмеялся Чёрный.

– И в школу она не ходит! – заявил третий, с рыжими волосами.

– Меня дома учит отец. Отдайте шляпу.

– Подумай только, Чёрный, её учит дома отец! – опять заговорил Принц. – Скажите, пожалуйста! Тебе что не нравится быть со всеми нормальными людьми в обыкновенной школе? Ты брезгуешь нами?

Она промолчала.

– Молчишь? Я скажу за тебя. Ты и вся твоя семейка брезгуете нами. Как только вы приехали, это сразу все поняли.

– Мой отец любит одиночество.

– Твой папаша бандит и вор.

– Он не бандит. Он актёр.

Они начали смеяться.

– Кто?!

– Актёр.

– Вы слышали, ребята, он актёр!.. Таких актёров надо в шею гнать из нашего города.

– Отдайте шляпу.

– А ты пососи, тогда отдам. Или ты не знаешь, как это делается? Так мы тебя научим.

Она вся вспыхнула.

И тогда Севар сказал:

– Отдайте ей шляпу.

И спрыгнул вниз, к ним.

– А это что за герой? – удивился Принц. Он смерил Севара взглядом и улыбнулся. – Малыш, тут говорят неприличные слова, ступай скорей у мамочке, а то она будет ругаться.

– Отдайте ей шляпу. Это нечестно. Она одна… и не виновата, что её отец бандит.

– Моё терпение кончается. Мальчик, ты заблудился и не найдёшь дорогу домой.

Севар продолжал стоять.

– Чёрный, разберись, а то у меня не поднимется… – он потрогал рукой нос, – рука на эту куколку.

– Есть, Принц! – обрадовался Чёрный.

Он подошёл к Севару.

– Из ушей иногда течёт кровь.

И он ударил ладонями по ушам Севара. Севар нагнулся, в ушах зазвенело и потекла кровь.

– Я же говорил.

– Не надо, – сказала девушка. – Можете подавиться этой шляпой, только… больше не бейте его.

Чёрный посмотрел на Принца. Тот кивнул, и когда Севар поднялся, Чёрный снова уложил его на землю. Боль вспыхнула и прошла. Севар несколько раз вскакивал, а Чёрный возвращал его обратно, пока Севар не попал Чёрному по лицу. У него тоже брызнула кровь. Он выругался и, повалив Севара, лёг на него и стал методично бить. Севар видел его злое лицо сквозь красную пелену.

– Ну хватит… Принц, скажи ему, – закричала девушка.

Принц серьёзно наблюдал за Чёрным и Севаром.

– Ладно, Чёрный, хватит, пожалеем его мамочку, – сказал вяло Принц.

Чёрный поднялся.

– Ублюдок, он мне зуб сломал.

– Да у тебя зубы, как семечки, – засмеялся рыжий.

– Всё равно, Рыжий, обидно, какой-то сопляк – и зуб сломал, – и с этими словами он пнул Севара ногой.

– Чёрный, я же сказал, хватит.

– Ладно, живи, козёл. Твоё счастье, что Принц сегодня добрый.

– Ну так что, – снова заулыбался Принц девушке. – Отсосёшь или нет?

Сквозь красную пелену и гул в голове Севару показалось, что кто-то светящийся подходит к нему и протягивает меч. Севар нащупал рукой мощную палку, лежащую на земле, и схватил её. С диким криком он обрушил её на спину Чёрному. Тот упал и задёргался.

– Отдай шляпу и убирайся, – прохрипел Севар.

Весь в крови, со здоровенной палкой, он готов был их убить.

– Принц, он придурок, отдай ему шляпу и пойдём, – сказал Рыжий.

– Брось палку, – сказал Принц. – Считаю до трёх…

– Это я считаю до трёх.

Они встретились глазами.

– Ладно, псих, увидимся в понедельник после уроков, – улыбнулся Принц. – Держите шляпку, ма-де-му-а-за-зель.

Он, кривляясь, вернул шляпу. Рыжий поднял Чёрного, и они пошли. Через несколько шагов Принц обернулся. Севар стоял всё в той же позе.

– Может, она тебе отсосёт, – пожал плечами Принц. – До понедельника, жених.

Они ушли. И тогда Севар упал.

Он очнулся лежа у родника. Девушка склонилась над ним и испуганно и нещадно лила на его лицо воду. Она была очень красива.

– Я думала ты умер, – обрадовалась она.

– Нет. Я умру не скоро.

– Откуда ты знаешь? – она улыбнулась, достала платок и, протирая раны Севара холодной родниковой водой, ласково на него посмотрела. От этого взгляда Севару стало хорошо, гул в голове стих и захотелось рассказать ей всю свою жизнь.

– Мне был сон.

– И что?

– Теперь я знаю, когда умру.

– И когда же ты умрёшь?

– Не скоро. Я умру стариком.

– От старости?

– Нет, – у него защипала щека, и он дёрнулся.

– Терпи. Так от чего же ты умрёшь?

– Меня сожгут, завернув, как конфету, в алые паруса.

Она пристально посмотрела на него.

– Тебя как зовут?

– Севар. А тебя?

– Меня зовут Сати. Только не говори, что это странное имя.

– Хорошо, не буду.

– А кто тебе это сказал? – спросила она.

– Что?

– Про алые паруса.

– Мама.

Она помолчала.

– У тебя не останавливается кровь. Бровь сильно рассечена. Надо пойти ко мне домой.

– Нет, не надо, всё в порядке… не беспокойся… – Севар, только представляя себя в большом доме на горе, начинал потеть, а теперь, когда его туда позвали, он чуть снова не упал в обморок.

– Мы идём ко мне домой, – чётко и властно сказала Сати.

Они шли некоторое время молча. Потом Сати спросила:

– Почему ты считаешь, что мой отец бандит?

Севар пожал плечами.

– Мой отец всегда говорит, что те у кого много денег – воры и бандиты, – Севар принял выражение его лица и подразил его голосу, – но их, слава Создателю, в нашем городе нет. Честным трудом заработаешь только на еду, скромный быт и дешёвую выпивку. Это его любимые слова, когда он говорит про вас.

– И часто он говорит про нас?

– С дядей Яковом они только про вас и говорят, – признался Севар. И в оправдание добавил, – все только и говорят про вас. Да про то, что сказал отец Хосе в субботу вечером.

Сати помолчала.

– Но мой отец не вор и не бандит. Он актёр.

– Кто?

Сати посмотрела на него непонимающе.

– Ты в кино был когда-нибудь?

– Где?

– В кино.

– Нет, – признался Севар. – А что это такое?

– Ну это… экран… а на нём показывают… картинки… как в театре… про чью-то жизнь…

– Я не был в театре тоже… – Севару стало совсем стыдно.

– Чёртов город, вы хоть что-нибудь здесь видели?!

– Ярмарку.

– Что?

– Ярмарку. Когда мне было двенадцать лет, у нас в городе была ярмарка! – сказал гордо Севар.

– Это что ещё за Божий день?!

Севар прикусил язык.

– Ну… там была музыкальная шкатулка… и пряники… – Севар замолчал.

А Сати вдруг засмеялась. И смеялась так долго и заразительно, что Севар тоже стал смеяться, и у него опять заболела голова. Вдруг Сати умолкла и посерьёзнела.

– Я очень хочу вернуться домой. Я здесь чужая. И здесь, – она посмотрела на Севара. – Здесь нельзя жить… здесь можно только умирать.

Севару стало тоскливо, как в те ночи, когда приходило томление.

– Значит, ты скоро уедешь? – спросил он.

– Не знаю. Это зависит от отца.

– Ему здесь нравится?

– Не знаю. Он здесь родился.

Севар очень удивился.

– Но никто никогда не уезжал отсюда…

– А он это сделал! Не станет же он врать своей единственной дочере. Он сбежал из вашего проклятого города, стал знаменитым актёром и богатым человеком. Пока вы все здесь умирали, он жил там, – она махнула перед собой рукой, – в больших городах, видел кинематограф и театры, купался в море и ел устриц…

И тогда Севар разозлился.

– Этот твой кинематограф г. на палочке! Зачем мне смотреть картинки про чужую жизнь? Что это за бред? Но если уж мне так приспичит, я выйду на площадь и буду глазеть на народ или пойду к кому-нибудь в гости! Зачем мне твои сустрицы? Мне что есть нечего? Знаешь, какой у нас урожай картошки? На три семьи хватит, а уж нам с отцом и подавно. Зачем мне твоё сраное море? У нас есть морские канаты, и нам этого достаточно, понятно?

– Зачем вам морские канаты?

Севар замялся, а потом смело посмотрел ей в глаза:

– Мы опускаем при их помощи гробы в могилы. Но главное, не в этом, – Севар выдержал паузу. – Главное в том, что твой отец врёт! НИКТО НИКОГДА НЕ УЕЗЖАЛ ИЗ ЭТОГО ГОРОДА. ЭТО НЕ ИМЕЕТ НИКАКОГО СМЫСЛА И ЭТО НЕВОЗМОЖНО!

Севар ждал реакции. Сати спокойно смотрела на него.

– Но он это сделал.

Её спокойствие убеждало.

– Как ты думаешь, сообразительный Севар, если сюда можно приехать, ведь к вам приезжала ярмарка… с пряниками, – её сарказм не знал границ. – К вам приехали мы…  

– Ну, и что?

– Что, что… Если сюда можно приехать, почему отсюда нельзя уехать? Вот что.

Севару никогда это не приходило в голову. Он превратился в соляной столб.

Сати немного подождала и примирительно сказала:

– Ладно, защитник отечества, пойдём, а то ты истечёшь кровью.

Дальше они шли молча. Севар был погружён в своё открытие. Все свои шестнадцать лет он слышал одно и то же, дома и в школе, в церкви и на улице – никто никогда не уезжал из этого города, это не имеет никакого смысла и это невозможно! Это вошло в него с молоком матери, это впечаталось в скрижали его сердца, это было самым незыблемым в его жизни, как взгляд отца, как голос субботней проповеди. И однако это развалилось в один миг, как карточно-песочный домик, от нескольких слов девчонки-чужачки.

Только когда появился большой дом на горе, Севар прервал молчание.

– Зачем же он вернулся?

Сати опустила голову.

– Не знаю… Он говорит, что хочет рассказать всем о том, что узнал и увидел. Но я думаю, что это всё из-за мамы.

– А что с твоей мамой?

Сати не ответила, в её глазах снова появилось лукавство.

– А ты рассказал своей маме про свой сон и алые паруса?

– Нет. За три дня до сна она умерла.

Сати остановилась. Он увидел, что у неё светло-серые глаза и что смотреть в них можно очень долго. Просто смотреть и всё. И не будет скучно. Будет хорошо.

– Моя мама тоже умерла.

Когда они входили в дом, Сати сказала:

– Пока никто не должен знать, что отец из вашего города.

Севар кивнул.

Сати оставила его на веранде и побежала в дом вверх по лестнице, называя незнакомые имена. Веранда была большая и аккуратно убранная. Посередине стоял стол из хорошо обработанного дерева. В углу находилось нечто странное.

Через несколько минут Сати вернулась с полной пожилой женщиной.

– Это Норма, моя няня, – сказала Сати. – Она поухаживает за тобой.

– Это перекись, – сказала сурово Норма. – Будет больно, но ты стисни зубы и будь молодцом.

Больше она не произнесла ни слова. Севару было больно, но он, по совету Нормы, стиснул зубы и был молодцом. К тому же, здесь была Сати и это придавало ему храбрости.

– Что это? – спросил Севар, указывая правой рукой в угол.

– Это? – Сати улыбнулась и всплеснула руками. – Норма, они тут все хуже дикарей! Севар, это рояль, на нём играют музыку. Послушай.

Она выпорхнула из-за стола и, подлетев к роялю, открыла крышку. Блеснули белоснежные, обволакивающие чёрные, клавиши, и пальцы Сати забегали по ним. Полилась музыка, и она показалась ему звуками из снов.

И тогда Севар впервые подумал, что, может быть, не так уж и плохо взять и уйти из города, как ушёл её отец. Он представился Севару зачарованным рыцарем, умеющим переноситься куда захочет в мгновение времени, рыцарем из сказки, которую когда-то давно рассказала ему на ночь мать.

А Сати всё продолжала играть, и Севар улетал далеко-далеко, в большие города, в кинематографы и театры, к устрицам и морю… Но как бы далеко он не уносился в своих мечтаниях, рядом всегда почему-то оказывалась Сати.

– Это Шопен, – она перестала играть.

Севар вернулся.

– Тебе понравилось?

Он не знал что сказать.

– Это самое лучшее, что я когда-либо слышал… У нас есть только волынки и скрипки. Остались после ярмарки.

Норма закончила обрабатывать его лицо, собрала склянки и пошла в дом.

– Норма, жить-то он будет?

– Он умрёт. Но не скоро, – сказала она всё так же сурово и ушла.

– Спасибо, Норма, – крикнул ей вдогонку Севар.

– Не обращай внимания, она всегда такая, когда в доме незнакомые.

На веранду спустился отец Сати. Севар впервые видел его вблизи. Он был странно и красиво одет. Тёмные волосы с белыми просветами были аккуратно приглажены, а на гладком лице чернели усы.

– Меня зовут Александр, – он протянул руку и улыбнулся, от этого его глаза стали ещё печальней.

– Я – Севар, – он начал вставать.

– Я знаю. Не вставай. Сати мне всё рассказала. Я очень благодарен тебе. Можешь приходить к нам, когда захочешь. Ты играешь в шахматы?

– Нет.

– Тем лучше, есть повод научиться чему-то новому. В Карфе, городе, где мы жили, у меня был друг, профессиональный шахматист. Я брал у него уроки, но ни разу так и не выиграл. Зато другие наши друзья стали мне проигрывать.

– Я хочу научиться играть в шахматы, – сказал серьёзно Севар. – А ещё хочу играть на рояле.

Александр улыбнулся.

– По этой части у нас Сати.

Сати, сделав важное лицо, сообщила, что согласна взять Севара себе в ученики, но предупредила о суровости обучения вообще, и себя как учительницы в частности.

Норма подала чай со странным привкусом.

– С чем этот чай? – спросил Севар.

– Тебе не нравится?

– Нравится. Но что это?

– Это земляника, – Александр был доволен.

– Здесь она не растёт.

– Здесь много чего не растёт, – сказал серьёзно Александр.

Их медленно накрывал, опускающийся вечер. Где-то стрекотал кузнечик. Весенний воздух обдавал прохладой. Александр принёс три пледа, и укутавшись в них, они смотрели на закат. Александр курил сигару.

– Ветер, как с моря, – сказала мечтательно Сати.

– А какое оно, море? – спросил Севар.

– Оно… сине-зелёное и бескрайнее, как… пустыня перед вашим городом.

Севар попрощался уже далеко затемно. Сати немного проводила его.

– Приходи ещё, я покажу тебе дом. И устроим первый урок.

– Я обязательно приду.

Сати стала серьёзной.

– Что ты будешь делать в понедельник?

– А что в понедельник? – и только тогда Севар вспомнил о Принце и подумал о том, что впервые пропустил субботнюю проповедь. Севар не знал что будет делать.

– Возьму с собой большую палку, – пошутил он.

Ничего удивительного не произошло, связь времён не порвалась, и через день настал понедельник. Уже перед самой школой Севар встретил Принца и с ним пять человек. Среди них были Рыжий с Чёрным.

– Приветствую тебя, о, жених! – сказал Принц. – Как дела?

– Хорошо, – соврал Севар.

– Рад за тебя. А вот у моего друга Чёрного болит спина и чешутся руки.

– Это уж точно, – вставил Чёрный.

– А у меня болит бровь… и не только.

– Бедненький. Ну она, надеюсь, тебе отсосала?

Все стали смеяться, особенно, выделялся писклявый смех Рыжего. Севар понял, что должен сейчас что-то сделать.

– Отсоси у меня сам, – и Севар пошёл.

Смех оборвался, все уставились на Принца.

– После уроков, – процедил Принц.

Все уроки Севар плохо улавливал, о чём рассказывают учителя и кого вызывают к доске. Его немного подташнивало, и всё плыло перед глазами, как во сне.

Когда Севар вышел из школы, Принц со свитой уже ждал его. Они молча пошли. Севар знал, что они идут за стадион, «на полянку».

– Ну что приступим? – улыбнулся Принц.

Севар налетел на него и со второго удара сбил с ног. Опомнившись, Чёрный и ещё один парень схватили Севара. Принц быстро встал и ударил. Из кустов вышел Александр. Он был всё так же странно и красиво одет.

– Довольно хреновое дело, господа. Втроём на одного… Фу-у. Не достойно человека голубой крови, – и вдруг резко спросил, глядя в упор на Принца. – Ты Принц?

Он не был похож на Александра из субботы. В нём читалась сила и жёсткость.

Принц кивнул.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? Я отец той девушки, от которой ты что-то хотел в субботу.

– Я… это была шутка… игра.

– Хреновая игра, господа, – он оглядел всю свиту. – Ты будешь драться один на один с ним, или будем считать, что все всё забыли?

– Я думаю… мы оба не правы, в смысле, и он и я. Я думаю, что надо всё забыть.

– Хорошо. Все так считают?

Свита молчала.

– Ты, Чёрный, что думаешь по этому поводу?

Чёрный отпустил Севара и пожал плечами.

– Если Принц так считает…

– Тогда, с вашего разрешения, мы уходим.

И они пошли. Через несколько шагов Александр обернулся.

– Почему тебя называют Чёрным?

Чёрный опустил глаза.

– Это из-за его отца, – сказал Рыжий. – Его звали Чёрным, потому что так звали дедушку, а дедушку звали, потому что так звали прадедушку. В общем, их всех звали чёрными, но никто не знает почему.

– Я знал твоего отца, Чёрный.

Они шли вдвоём по городу. Севар втайне гордился этим и знал, что сегодня же об этом начнут говорить. Александр снова превратился в того человека, каким был в субботу на веранде.

– Откуда вы узнали?

– Называй меня на ты. Мне сказала Сати.

– Вы, наверное, хорошо дерётесь, – сказал Севар, пытаясь скрыть восхищение.

– Я совсем не умею драться.

– Как?! Ты шутишь?!

– Это истинная правда.

– Но там… только что…

– Севар, я – актёр.

Хорошенькое дело, – подумал Севар, – быть актёром. Совершенно не умеешь драться, а все кругом только и накладывают в штаны от одного твоего вида!    

– Сати мне рассказала… – нерешительно начал Севар.

– Я знаю.

– Я бы никогда не спросил вас…

– Тебя.

– Да, – Севар улыбнулся, – тебя, но поскольку ты сам, Александр…

– Что ты хочешь знать, Севар?

– Почему вас, то есть, тебя никто не узнаёт?

– Я тоже ничего и никого не узнаю. Всё изменилось… Хотя нет, всё осталось таким, как было, нового только морщины да смерти. Это я изменился и ничего не узнаю. И меня никто не узнаёт.

Александр взглянул на Севара.

– Однако сегодня перекись и Норма тебе не понадобятся.

Они дошли до развилки. Вдалеке виднелся дом на горе.

– Зайдёшь к нам?

– Да. Если можно.

– Можно, можно. Сати будет рада.

– Правда? – Севар не смог скрыть удовольствия.

– Я бы многое отдал, чтобы быть таким как ты, – сказал задумчиво Александр.

Севар очень удивился.

– А я отдал бы всё, чтобы быть вами.

Александр ничего на это не сказал, и они дошли до дома молча.

Сати их уже встречала.

– Мы с Нормой сделали кофе. Севар, кофе-то ты хоть пил когда-нибудь?

– Кофе пил.

Но такого кофе Севар не пил никогда. Теперь наш кофе будет навевать на меня тоску! – подумал с сожалением Севар.

День был теплый, и сели опять на веранде. Александр принёс шахматы. Севар долго их рассматривал, а потом сказал, что они напоминают ему отца Хосе. Александр задумался.

– А что напоминает тебе рояль? – спросил он.

Теперь задумался Севар.

– Смерть.

– Почему смерть? – обиделась Сати.

– Потому что у рояля крышка… как у гроба… И клавиши. Чёрные и белые… Цвета смерти. Если поставить на него цветы и свечу, то точно будет, как гроб. А музыка… она как из другого мира…

Севар поймал себя на мысли, что она действительно из другого мира. И тут же испугался, что слишком увлёкся. Но Александр и Сати слушали с интересом.

– А что напоминает тебе веранда? – спросил Александр.

– Море.

– Но ты же никогда не был на море, – Сати и Александр засмеялись.

Севар тоже засмеялся.

– А как ты думаешь, где растёт земляника и как она выглядит?

– Человек вышел из земли, как учит нас отец Хосе, а земляника растёт… из женщин, – сказал Севар и тут же понял, что теперь точно сказал лишнее.

– Ты понимаешь толк в женщинах? – Александр очень развеселился, и глаза его стали не такими печальными.

– На мне земляника не растёт, будьте уверены, – проворчала Сати, отхлёбывая кофе.  

– Очень хорошо, Сати, очень хорошо, – сказал Александр. – Но, может быть, она ещё вырастет. Например, на твоей маме росли розы. Они источали небесный аромат, а иногда больно кололи, но ни что так не заживляло эти раны, как лепестки всё тех же роз.

Александр повернулся к Севару.

– Севар, ты никогда не пробовал писать?

– Нет, – удивился Севар. – Писать что?

– Всё, что приходит в твою светлую голову, – Александр потрепал Севара по волосам. – Тебе надо писать. Я всегда хотел быть писателем.

– Писателем?

– Ну да, писать книги.

– Книги? А, учебники!

– Да нет, какие к чёрту учебники?!

Севар задумался.

– Но не хотели же вы написать ещё одну книгу Писания? Отцу Хосе это бы не очень понравилось.

– Чёрт возьми, Севар, на свете тысячи книг, помимо учебников и Писания, так же, как тысячи городов, помимо этого! Книги можно писать о чём угодно. О трамваях и каштанах, стучащих по их крышам, о страхах и любви, о приключениях и фантазиях, о всём пережитом и несбывшемся.

– О несбывшемся?

Александр нагнулся к самому лицу Севара.

– Да, Севар, ты не ослышался – о несбывшемся. Я знаю, как это слово пугает тебя и всех в этом городе. Но я также знаю, что оно тебя манит. И я знаю, сколько прекрасного в этом слове, потому что я плавал в нём, как в море. Я знаю, что можно писать книги о несбывшемся, которое может и сбыться, Севар.

Сати повела Севара, как и обещала, по дому. В нём было шесть комнат. Три спальни, кабинет Александра, столовая и гостиная. В гостиной висела картина. На ней горько плакал маленький мальчик с золотыми волосами и крыльями за спиной. Рядом с ним лежал лук, с порванной тетивой.

– Это плачущий амур, – объяснила Сати, увидев взгляд Севара. – Бог любви. В кого он попадает из своего лука, тот и влюбляется. А сейчас тех, кого он подстрелил, разлучили, вот он и плачет.

– Понятно.

В кабинете Александра было много книг. На столе стояла фотография женщины, похожей на Сати, но только старше.

– Это моя мама. А это книги, про которые тебе говорил отец. Можешь взять почитать, если хочешь.

Севар взял первую попавшуюся и раскрыл. Это был сборник стихов разных поэтов.

– Прикосновение всего ко всему,

всеобщность взаимных касаний,

      телесная близость

дождя и земли, моря и суши,

какое потомство могли бы вы дать!

                                         – прочитал вслух Севар.

– Это Хосе Лесама Лима.

– Хосе?

– Да. Это его имя.

Севар пролистнул несколько страниц и остановился.

– Вся жизнь моя –

туманы, крики, кровь,

но светится

во мгле моей глубокой,

как лунный луг, как лилия,

                    – любовь…

– Это Набоков.

Севар читал книгу всю ночь, а когда на следующий день снова пришёл в дом на горе, он спросил у Александра с чего надо начать.

– Начать что? – не понял Александр.

– Как что? Писать.

– Найди бумагу и карандаш.

– Это понятно, а дальше?

Александр задумался.

– Начни со снов. Записывай все сны, что запомнятся тебе и покажутся важными.

– У меня есть один сон, который я не люблю вспоминать.

– То, что мы не любим вспоминать – самое главное, Севар.

Так Севар начал писать. И первым он записал свой сон.

Уже через неделю Севар обыграл Сати в шахматы. Но не Александра.

С музыкой дела обстояли хуже. Однако любовь Севара к ней была безгранична. Его самыми дорогими минутами из тех, что он проводил в доме на горе, были минуты, когда вечерами Александр гасил везде свет, ставил свечу на рояль, а Сати садилась за него и играла. Севар сидел у рояля и слушал, боясь пошевелиться и затаив дыхание. А где-то в глубине веранды, как в глубине зеркала в тёмной комнате, почти невидимый сидел Александр. И только красный огонёк горящей сигары выдавал его.

Севар приходил к ним каждый день, кроме субботы.

Однажды, после вечерней игры и прогулки, у Сати разболелась голова и она, извинившись, рано ушла спать. Александр и Севар сыграли несколько партий в шахматы. Потом Александр закурил сигару, и они долго сидели молча.

– Знаешь, что мы сейчас сделаем, – прервал тишину Александр. – Мы напьёмся!

Он смерил своими карими глазами Севара.

– Ты уже когда-нибудь напивался?

– Я пил пиво… которое не допил отец, – робко сказал Севар.

– И всё? Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Тебе уже можно не только напиваться. Я сейчас вернусь.

Александр вернулся с бутылкой красного вина, штопором и закуской, состоявшей из сыра и хлеба.

Вино показалось Севару горьким и невкусным. Александр же не на шутку развеселился и рассказывал всякие смешные и невероятные штуки. Севар так громко смеялся, что вскоре на лестнице, ведущей в дом, появилась Норма. С высоты пяти ступенек она с минуту уничтожающе смотрела на них, затем покачала головой и ушла к себе.

Вино быстро исчезало в бокале Александра, рассказы становились всё менее смешными, а в глаза вернулась прежняя печаль. В конце концов, он замолчал и стал ещё печальнее, чем всегда.

Допив вино в своём бокале, Севар не выдержал и спросил:

– Александр, почему ты вернулся?.. Ты не нашёл того, что искал?

Он услышал Севара, но его лицо оставалось безучастно-непроницаемым. Затем он улыбнулся чему-то, глядя в пустоту, вверх.

– Нашёл. Я нашёл удивительную, яркую жизнь… Настоящую жизнь. Жизнь, о которой можно только мечтать. И, поверь мне, она прекрасна! Она отличается от жизни в этом городе так же, как отличается драгоценный камень от бутылочного стекла.

Он опустил глаза на Севара.

– Но однажды я нашёл такую жемчужину, что всё остальное померкло по сравнению с ней!

Он замолчал. Где он был сейчас, пуская кольца сигарного дыма, похожие на пыль алмазов былого, что доводилось ему держать в руках? Севар не знал.

Севар покорно ждал, пока Александр вернётся.

– Что?.. – вздрогнул Александр. – Ты что-то спросил?

– И вы не смогли её получить?.. Эту жемчужину.

Он улыбнулся своей грустной улыбкой.  

– Нет. Я получил её. А потом потерял. И тогда всё потеряло смысл. Извини, Севар, я что-то сегодня немного перебрал и стал сентиментален. Пожалуй, пора спать, уже поздно. Если хочешь, оставайся у нас.

– Спасибо, я ещё посижу и пойду домой.

Александр встал и ушёл в дом. Через минуту он вернулся, слегка покачиваясь.

– Да… Зачем я вернулся?.. Ах да, сигары! Я забыл сигары… Вот они… Зачем я вернулся?.. Я хотел рассказать всем, что есть другая жизнь. Другая…

– А почему до сих пор не рассказали?

– Увидел, что это никому не нужно. Ни-ко-му, – улыбаясь, он закрыл один глаз. – Севар, того, кто им расскажет о другой жизни, о другом мире, они… Они скорее убьют его, чем поверят.

Он с третьей попытки зажёг сигару.

– А потом, – он поднял брови, – я рассказал тебе. Вот так-то.

– А что было той жемчужиной? – крикнул Севар, когда Александр был уже во мраке, на первых ступеньках лестницы.

Александр остановился и, не поворачиваясь к Севару, тихо и грустно, как одинокая клавиша рояля во время ночного дождя, сказал:

– Это была мать Сати. Единственная женщина, которую мне довелось любить.

Севар положил голову на стол и долго смотрел на догорающую свечу. Он не заметил, как заснул.

В ту ночь он не запомнил своего сна.

Он проснулся оттого, что Сати вот уже десять минут дула на его лицо. На веки, лоб, щёки… За эти минуты она спокойно и внимательно рассмотрела лицо Севара и пришла к выводу, что у него красивые, правильные и мужественные черты. Они наперебой расхваливали и расписывали ей достоинства Севара. Большой лоб говорил ей об уме, нос и губы – о чувственности, скулы и подбородок – о воле и силе… Когда он проснулся, его глаза рассказали о нежности.    

Было раннее утро жаркого дня.

– Если бы мы были на море, пошли бы купаться, и ты бы окончательно проснулся.

– Просто мы вчера засиделись с твоим отцом. Мы пили вино, – важно заметил Севар.

– Ой, какие мы большие, – всплеснула руками Сати, – мы уже пьём вино!

И она, шлёпнув его по волосам, побежала с веранды на улицу. Севар, понятное дело, отправился ей в вдогонку. На спуске с горы, уже почти нагнав её, он наткнулся на Чёрного.

– Надо поговорить, – сказал тот угрюмо.

Сати встала между ними.

– Не бойся, – сказал Чёрный, – я просто хочу поговорить с ним и всё.

– Правда, Сати, всё нормально, – сказал Севар, – иди в дом, я скоро приду.

Сати ушла, оглядываясь. Когда она исчезла, Чёрный предложил пройтись.

– Как твоя бровь?

– Прошла. А твоя спина?

– Болит по утрам.

– Жаль.

– Да ладно. Я не затем пришёл. Ты часто ходишь к ним?

– Да. Мы друзья.

– Понятно. Многим это не нравится. Вчера отец Хосе приходил к твоему отцу, и они долго о чём-то разговаривали. Как ты думаешь, о чём?

– Не знаю. Откуда мне знать, о чём говорил вчера отец Хосе с моим отцом, если меня там вчера не было?

– Я думаю, они говорили о тебе. И о них.

– Пускай. Я уже взрослый. Я вчера пил вино.

Чёрный улыбнулся.

– Ладно, я не за тем пришёл. Этот мужчина…

– Александр.

– Ну да, Александр… Он на самом деле знал моего отца?

– Если сказал, что знал, значит, знал.

– Он из нашего города?

– Да.

– Но ведь, ты сам знаешь, никто никогда…

– Чёрный, я сыт по горло этой песней. Четыре года назад к нам приезжала ярмарка, сейчас приехали они с кучей вещей, которые ты никогда не видел, не знаешь для чего они и как называются.

Севар остановился.

– Чёрный, если сюда можно приехать, почему отсюда нельзя уехать?

Чёрный задумался. По его лицу ничего нельзя было понять. Потом он сказал:

– Я хочу поговорить с ним. С Александром.  

И добавил:

– О своём отце.

Севар выдержал паузу.

– Хорошо, я поговорю с ним. Думаю, мне он не откажет и поговорит с тобой. Приходи сегодня к шести. Прокричи пустынником два раза. Умеешь?

– Обижаешь, я лучше всех в свите Принца кричу пустынником.

– Я спущусь сюда к тебе и дам окончательный ответ.

– Договорились.

Ровно в шесть, сидевшие на веранде, услышали, как из-под горы пустынник-Чёрный прокричал два раза. Александр поправил костюм.

– Не так уж он и хорошо кричит пустынником, – заметил Севар.

– А я бы ни за что не отличила, – удивилась Сати.

– Я пошёл.

Севар спустился с горы. Чёрный ждал его.

– Ну как?

– Он поговорит с тобой. Идём.

– Хотите чаю? – спросила Сати, когда они пришли.

– Нет, спасибо, – пробормотал Чёрный.

– Ну и зря. Меня зовут Александр, а это Сати. Ах да, вы же знакомы, – он улыбнулся.

Чёрный ещё больше смутился.

– Извини, Сати, Принц тогда зашёл слишком далеко… В общем, зря это было.

– Извиняю.

– Это хорошо, что ты принёс извинения, – сказал серьёзно Александр. – Я это ценю. Не хочешь прогуляться?

– Хочу, – обрадовался Чёрный.

– А он ничего, – сказала Сати, когда Александр и Чёрный ушли. – Тогда он мне показался тупым и грубым, а тут даже извинился.

И она хитро уставилась на Севара.

– Ещё бы он не извинился, – проворчал Севар и молча уселся пить чай.

– Вы правда знали моего отца? – спросил Чёрный, когда они отошли от веранды.

– Правда.

– Так вы из нашего города?

– Ты мыслишь логично, – улыбнулся Александр.

– Мой отец умер, когда мне было девять лет. Я плохо его помню. Какой он был?

Александр погрузился в прошлое.

– Он был славный парень, честный и сильный. Хороший друг.

– Вы дружили?

– Сначала нет. А потом у нас появилась мечта, и мы стали друзьями.

– Мечта?

– Да. Мы хотели сбежать отсюда.

– Сбежать?.. Зачем? Вам что-то здесь не нравилось?

– Ага. Нам всё здесь не нравилось.

– Всё?

– Всё.

– Не может быть…

– Твоему отцу, например, больше всего не нравилось, что в восемь часов весь город уже спит. Он любил ночь.

– Ночь?

– Да.

– И что было потом?

– Я сбежал.

– А он остался?

– А он остался.

– Почему? Он ведь тоже хотел… – Чёрный вытянулся. – Он испугался?

– Не думаю. Твой отец мало чего боялся. Просто он засомневался, что ему это действительно нужно.

– Это тоже трусость.

– На это было одно серьёзное обстоятельство.

– Какое?

– Ну это как-нибудь в другой раз.

– А что вы там нашли?.. И почему вернулись?

Александр посмотрел на него, и ему в голову пришла мысль.

– Спроси у Севара. Я ему много чего рассказал.

На обратном пути Александр спросил:

– Как он умер?

– Я плохо помню. Мама говорит, что он стал раздражительным и замкнутым, потом совсем замолчал, даже не раздражался уже. А потом умер. Врач ничего не понял.

– Понятно.

– Что вам понятно?

– Иногда оно убивает.        

– Кто убивает?

– Несбывшееся.

Чёрный и Севар ушли вместе, когда уже стемнело. На прощанье Александр пригласил Чёрного зайти к ним ещё раз, и Сати рьяно его поддержала, поглядывая украдкой на надутого Севара. А он в это время говорил про себя: хорошенькое дело, они что весь город собираются сюда позвать?.. И решил в отместку завтра не приходить к ним.

Севар с Чёрным не проронили ни слова, и только у развилки, прощаясь, Чёрный сказал:

– Севар, я хочу узнать то, что ты узнал от Александра. Про то, что там.

Севар посмотрел на Чёрного, и его обида прошла.

– Хорошо. Завтра в шесть на том роднике.

– Договорились, – Чёрный ухмыльнулся и протянул руку.

Севар осторожно вошёл в дом, но отец не спал.

– Ты больше не должен туда ходить, – сказал он и пошёл в свою комнату.

– Куда, отец?

– Ты сам знаешь куда, – ответил он, не останавливаясь.

– Почему?

– Потому что приходил отец Хосе, – заорал Гал. – Он недоволен тобой, он говорит, что они оказывают на тебя тлетворное влияние и заражают вредными мыслями. Я не хочу, что бы ты делал из меня посмешище и впадал в немилость к отцу Хосе. К тому же, – продолжил он, смягчившись, – мать была бы тоже недовольна, если бы была жива.

– Может быть, наоборот…

– Хватит. Разговор окончен. Ты туда больше не пойдёшь, – отрезал Гал.

– Я не могу, отец, – взмолился Севар.

Гал подошёл к нему вплотную и ударил. Севар отлетел к стене. Изо рта брызнула кровь.

– Я всё равно пойду туда.

Гал снова его ударил.

– Отец, ты можешь убить меня, но я всё равно пойду к ним.

И тогда Гал понял, что его сын вырос. Он опустился на пол и сел рядом с сыном.

– Когда мой отец не хотел, что бы я женился на твоей матери, я сказал ему то же самое. А он мне ответил сквозь слёзы: дурак, я же хочу тебе добра, она рано умрёт и оставит тебя несчастным! Так оно и вышло.

Он обнял сына. Из глаз его текла солёная вода.

– Севар, сынок мой, я хочу тебе добра. Эти люди, наверное, хорошие, раз ты к ним ходишь, но они принесут тебе несчастье. Это чувствует моё сердце. А это сердце отца.

– Это говорят уста отца Хосе. Папа, я люблю эту девушку, Сати. Я хочу жениться на ней, и жить с ней, как ты жил с мамой. Ты же был счастлив с ней, пока она была жива? И я буду счастлив с Сати, и, может быть, она не умрёт так рано, как мама, или я умру раньше…

Отец смотрел на Севара и не верил ни своим глазам, ни своим ушам.

– Как ты вырос, Севар. А я и не заметил. Прости меня, после её смерти я совсем не обращал на тебя внимания.

Вдруг он что-то вспомнил.

– Севар, ты не сможешь быть с ней счастлив и двух дней. Они завтра уезжают.

Севар улыбнулся.

– Отец, они никуда не уезжают, я только что от них, не тешь…  

– Это решение отца Хосе. Никто не в праве его изменить.

Только сейчас до Севара дошёл весь ужас происходящего. Он вскочил и выбежал в ночь.

На склоне горы он столкнулся с отцом Хосе. Тот спускался.

– Ночь над миром. Греховная, греховнейшая ночь. Сокройся от неё под покровом дома твоего, Севар, и ты спасёшься. Спасение – даёт покой. Грех – боль и муку.

Севар вырвался из его рук и побежал на гору. Отец Хосе ещё долго продолжал стоять и смотреть туда, где ночь проглотила Севара.

Во всём доме горел свет. Александр и Норма укладывали вещи. Сати стояла в стороне.

– Что происходит? – закричал Севар.

– Здесь был отец Хосе, – мрачно сказал Александр. – Если мы не уедем до пяти вечера завтрашнего дня, нас выгонят силой. Я и сам уже подумывал вернуться в Карфу, но что бы меня выгнали, чёрт возьми!..

– Сукин урод, – выругалась, выпрямившись, Норма и снова принялась за работу. – Сукин урод этот ваш отец Хосе.

– Но он не имеет права, что он себе позволяет! – задыхался Севар. Ему казалось, что сердце сейчас выскочит наружу, так не хотелось ему расставаться с ними.

– Ты прекрасно знаешь, что он здесь имеет право на всё. Если хочешь выпустить пары, лучше помоги собрать вещи и раскидать по машинам.

Вещи собирали до утра. За всё это время Сати не сказала ни слова. Александр искоса поглядывал на неё. Только утром Севар подошёл к ней. Они были на веранде одни. Когда он подошёл, она отвернулась.

– Сати, ты же всегда хотела уехать, вернуться в большие города… ты снова увидишь море… Я понимаю, это неприятно, когда тебя выгоняют, но, в конце концов, тебя выгоняют из…

– Господи, Севар, – воскликнула Сати. – Неужели ты не понимаешь, что я не хочу уезжать из-за тебя!

На её глазах блеснули слёзы. Севара парализовали её слова, как ток. Сати убежала.

Из дома вышел Александр. Он подошёл к Севару и обнял его одной рукой за плечо.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

Севар не знал, что сказать.

– Спасибо.

– И всё?

– Я не знаю…

– Понятно. Я думал, что ты хочешь поехать с нами.

Перед глазами Севара пронеслись большие города, залитые морем неоновых огней, сине-зелёное море и белый экран с плачущим амуром, а над всем этим витала Сати. Но в этой картинке чего-то не хватало. И Севар с болью понял, что там не хватает его самого. Он попытался себя туда поместить, но картинка тут же рассыпалась. Потом он увидел отца. Таким, каким видел его этой ночью.    

– Я не знаю, – признался Севар.

– Я вижу, – Александр похлопал Севара по плечу. – Значит, ещё не пришло твоё время. Когда оно приходит, ты бросаешь всё, не задумываясь, бросаешься с разбега в холодную воду и отправляешься, сам не зная куда и зачем. Но ты отправляешься. Когда приходит время, ты слышишь голос.

– Голос?

– Да.  

Севар нашёл Сати неподалёку от дома, в траве. Она уже улыбалась.

– Ложись сюда, мой Севар, закрой глаза и не открывай их, что бы ни происходило, пока не досчитаешь до ста единицами.

Севар лёг на сухую траву и закрыл глаза. Он ощутил то же томление, что когда-то мешало ему спать. Сати склонилась над ним и поцеловала его в самые губы так нежно, как может поцеловать только шестнадцатилетняя девушка, влюбившаяся в первый раз. Её губы были слегка солёные от слёз. И Севар подумал, что море – это слёзы мира.

В следующий миг она упорхнула. И Севару показалось, что стало нечем дышать. Он досчитал до ста и вернулся в дом.

Все уже сидели в машинах. За рулём одной сидел Александр, другой – Норма. Севар подошёл к Александру.

– Я хочу поехать с вами.

– Ты что услышал голос?

– Нет. Просто решил ехать с вами.

– Ты хорошо подумал? Вернуться будет нелегко.

– Я решил.

– Хорошо. Садись.

– Спасибо, – обрадовался Севар. – Мне только надо сказать отцу.

Они остановились у его дома. Севар вошёл. Отец сидел за столом и хлебал тёмное пиво.

– Я знаю, что ты хочешь сказать. Я не благословляю тебя. Но и не проклинаю. Иди.

Севар вспомнил прошедшую ночь и впервые после похорон матери обнял отца.

– Ну ладно, ладно… Дай Бог, чтобы она не умерла рано. Остальное в твоих руках.

У въезда в город их дожидался отец Хосе с мужчинами. Он преградил им дорогу.

– В чём дело, святой отец? – высунулся из кабины Александр.

– Мне кажется, вы забираете то, что вам не принадлежит, – сказал отец Хосе, не реагируя на издёвку.

– Пожалуйста, копайтесь в моих вещах и найдите, что я украл. Не забудьте посмотреть в трусах, по-моему, я спрятал там немного песка.

– Мне не нужно копаться в ваших вещах. Я имею ввиду его, – и он указал на Севара.

– Этот юноша добровольно хочет уехать с нами. Его никто не увозит силой.

– Я сам хочу уехать, отец Хосе, – сказал Севар.

– Ты ещё слишком молод принимать такие решения, мой мальчик. Мы должны узнать мнение твоего отца.

– Я только что был у него, и он меня отпустил.

– Сейчас мы это проверим.

Двое мужчин привели Гала.

– Твой сын, одурманенный этими людьми, хочет найти смерть в пустыне. Ты отпускаешь его туда?

Гал медленно оглядел всех присутствующих, остановился на отце Хосе… Александре… Севаре… Глотнул пива и сказал сыну:

– Покажи мне её.

Сати вышла из машины.

Гал снова глотнул пива и ухмыльнулся.  

– С такой пусть хоть и в пустыне подыхает.

– Ну как, святой отец, мы можем ехать? – спросил Александр.

Отец Хосе выпрямился и объявил:

– Гал сошёл с ума. Ранняя смерть любимой жены и алкоголь съели его мозги. Покровительство над несовершеннолетним Севаром берёт на себя наша церковь и я лично.

– Отец Хосе, я не сошёл с ума, – заявил Гал. – Напротив…

– Уведите его, пусть проспится, – приказал отец Хосе.

Двое мужчин быстро увели Гала. Двое других схватили Севара.

– Теперь можете ехать, – сказал отец Хосе.

Александр угрюмо смотрел в глаза отца Хосе.

– Не мешайте другим делать то, что они хотят.

– Когда ему исполнится двадцать один год, он сможет выбрать. А пока он слишком молод и неопытен принимать такие серьёзные решения. Уезжайте.

Александр повернулся к Севару.

– Прости, Севар, что я не могу тебе помочь.

– Ты мне помог… – Севар пытался скрыть слёзы. – Ты сделал всё, что мог. Я…

Он недоговорил. Александр отвернулся, быстро сел в машину и нажал на газ.

– Будьте вы прокляты! – бросил он.

– Вы тоже, – ответил отец Хосе.

И тогда Севар закричал:

– Я найду вас!

– Ищи нас в Карфе! – крикнул Александр. – Иди туда, где встаёт солнце.

Сати смотрела в сторону Севара, пока весь город не заволокло жёлтым туманом. Севар не видел её глаз, их закрывало целое море.

Только через несколько часов Александр нарушил молчание:

– Похоже, что пока не услышишь голос, ничего путного не выйдет.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

                                              Вся жизнь моя –

                                              туманы, крики, кровь,

                                               но светится

                                               во мгле моей глубокой,

                                               как лунный луг, как лилия,

                                                                       – любовь…

Владимир Набоков.

Севар услышал голос, в тот год, когда ему исполнился двадцать один год, в тот день, когда сожгли алые паруса.

Накануне ему приснился сон. Он стоял у входа в хлебную лавку, на дороге, по которой когда-то каждое утро ходил в школу. Лил сильный дождь. Вдруг порыв ветра с дождём повалил Севара в большую лужу. Севар попытался нащупать дно, но не смог. Вода подхватила Севара, и быстрое течение понесло его ногами вперёд в сторону дома. Севар, не сопротивляясь, отдался потоку, и ему стало хорошо. Проснувшись, он почувствовал свежесть и бодрость.

Сжечь алые паруса была идея Рыжего. После отъезда Александра и Сати Севар просидел под замком два месяца. Потом его отпустили, и он вернулся домой. Отец стал совсем угрюмым и не говорил ни слова. Иногда Севару казалось, что он его не узнаёт.

На следующий день после освобождения Севар отправился на гору и увидел, что большой дом сожгли. Там он встретил Чёрного.

– Они сожгли его в тот же день, – сказал Чёрный.

Севар ничего не ответил. Чёрный протянул ему обожжённый предмет. Севар взял его и провёл рукой. Это оказался маленький подсвечник, который Александр ставил вечерами на рояль. На руке остался чёрный след.

– Завтра в шесть у того родника, – сказал Севар.

Чёрный улыбнулся и кивнул.

Чёрный пришёл не один. С ним пришёл Принц.

– Значит так, – сказал Принц с ходу. – Если ты будешь говорить фигню и загибать, я сразу же отваливаю.

Севар ничего не ответил и начал рассказывать.

Они условились встречаться каждый четверг ровно в шесть.

В следующий раз с ними пришли ещё четверо. Фоам, Нево, Раб и Рыжий. Севар принёс с собой свою тетрадку и свечи. Он читал им свои записи. Отрывки разговоров, переписанные стихи, свои ощущения.

Однажды он прочёл им свой сон. И тогда Рыжий не выдержал и засмеялся:

– Ребята, да он просто псих! Вы что не видите этого?!

Никто не смеялся. И Принц серьёзно сказал:

– Чёрт возьми, это действительно дурацкий и странный сон. Но в нём что-то есть. Я верю тебе, Севар. Верю, что ты ничего не выдумал. Ты тот, – он торжественно оглядел всех, – кто выведет нас отсюда!

– Я в этом больше не участвую. Вы все вместе с ним сбрендили, – сказал Рыжий и ушёл.

– Если кто-то ещё хочет уйти, – сказал Севар, дождавшись пока Рыжего не стало, – лучше уйти сейчас.

Никто не шелохнулся.

– Если даже там за пустыней ничего нет, кроме пустыни, лучше пойти и умереть, чем жить здесь, – сказал Фоам.

– Тогда дадим клятву, – сказал Севар, – не умереть в этом городе.

И положил руку на свечу.

– Клянусь не умереть в этом городе! – сказал Чёрный и сунул руку в огонь.

– Клянусь не умереть в этом городе! – сказал Принц.

– Клянусь не умереть в этом городе! – сказал Фоам.

– Клянусь не умереть в этом городе! – сказал Нево.

– Клянусь не умереть в этом городе! – сказал Раб.

Они стали разрабатывать план побега. Было решено дождаться совершеннолетия, чтобы не входить в конфликт с отцом Хосе. К тому же, это время было решено потратить на усиленные тренировки. Все понимали, что переход будет нелёгким. Никто доподлинно не знал, где кончается пустыня и начинается другой мир, и кончается ли она вообще. Севар был моложе остальных на целый год, но единогласно было принято решение ждать день его рождения.

После тренировок, уставшие, они лежали на сухой траве у родника и мечтали о той жизни, что ждёт их в больших городах и читали стихи из тетрадки Севара.

Рыжий в день своего ухода и день Великой Клятвы остальных не пошёл домой. Он пошёл прямо к отцу Хосе и всё рассказал ему. Тот ничего не ответил и не предпринял, но взял Рыжего себе в услужение.

Наконец, настал день совершеннолетия Севара.

– Теперь побег может состояться в любой момент, – сказал он. – Будьте готовы. Я дам знать.

Но Севар медлил. Прошло долгих пять лет после отъезда Александра и Сати, и он видел, что пыл ребят ослабевает и жизнь городка постепенно окутывает их. И его пыл тоже не был прежним. Многое начало стираться из его памяти. И возникало много вопросов. Смогут ли они пересечь пустыню, не погубит ли он поверивших ему и самого себя? Найдёт ли он Сати и Александра? Не забыла ли она его? Не полюбила ли другого и не вышла ли замуж? Что он будет делать в больших городах, такой дикий, человек из другого мира? Кому он там нужен, и так ли уж хорошо там? Но главное, он не слышал голоса.

С дня рождения у Севара начала часто появляться головная боль.

Через два месяца Рыжий, ставший теперь правой рукой отца Хосе, отвечающей за административную часть жизни города, назначил на ближайшую субботу праздник города.

Собрался весь город. Праздников в городе, кроме скучных свадеб, да унылых похорон, не было. Севар тоже пришёл, из любопытства и дабы развеять очередную головную боль.

Когда он вошёл на городскую площадь, наполненную народом и звуками волынок и скрипок, сердце его остановилось.

По середине площади, на деревянном помосте, на двух длинных шестах развевались алые паруса.

Рыжий дал знак, и музыка умолкла.

– Достопочтенные горожане, – начал Рыжий, улыбаясь. – С благословения нашего дорогого отца Хосе, мы устраиваем этот праздник нашего тихого и покойного городка! Через несколько минут вы сможете плясать и веселиться до начала субботней проповеди. Но праздник имеет и свой смысл. Вы видите эти алые паруса. С глубокой древности это флаг всех мятущихся и несчастных мечтателей, лелеющих мысль уплыть на них в поисках иллюзорного счастья. Вглядитесь в них повнимательней. На что похож их цвет?

Севар не сводил с них глаз, и вскоре всю площадь заволокло алым. Сквозь эту пелену, как сквозь вату, доносился далёкий голос Рыжего.

– Правильно, это цвет огня и крови!

Рыжий дал знак. Двое мужчин вынесли факелы и подожгли паруса.

– Посеявшие мечты пожнут огонь! Ищущие найдут смерть, стучащим отворят двери ада!

Заиграли волынки и скрипки. Толпа начала плясать и веселиться.

…Когда они вспыхнули, их цвет стал багряным, как сгусток крови, а когда сгорели – серо-чёрным, как обыкновенный пепел, одинаковый от ткани или человека.

Севар смотрел на них молча и, как только погасли последние языки пламени, ушёл, оставляя позади звуки разгулявшихся волынок и смеющихся скрипок.

Он бродил мимо одинаковых серых домов. Алый туман не проходил, голова разболелась ещё больше. Он не заметил, как на город опустились сумерки. Музыка смолкла, и люди потянулись на субботнюю проповедь. Севар слышал каждое слово отца Хосе.

Улицы опустели и дома закрылись, а он всё бродил во мраке, как зачумлённый. Севар прислушивался.

Он не заметил, как оказался у родника.

– Если ты есть, – закричал Севар в ночь, – подай голос!

Но голос молчал. Севар заплакал от безысходности. Он понял, что не услышит сегодня голос. Ни сегодня, ни завтра, никогда. Столько лет ожиданий, и всё напрасно. Севар плакал долго и безутешно. Потом глаза его слиплись, и он уснул.

Севар проснулся под утро, когда ещё не рассвело, но лучи восходящего солнца уже давали просветы на тёмно-синем небе.

– Может быть, это к лучшему, – сквозь горечь во рту сказал Севар.

И тогда голос произнёс всего одно слово:

– Кана.

Севар вбежал в дом. Отец не спал.

– Что такое Кана? – спросил Севар.

Отец ничего не ответил и продолжал лежать с открытыми глазами. Севар быстро собрался.

– Те люди, – вдруг сказал отец, – что приезжали с ярмаркой, говорили что так называется город за пустыней, в котором они живут.

– Спасибо, отец. Я ухожу.

Гал продолжал лежать.

– Весь в свою мать, – только и сказал он, после того, как дверь захлопнулась.

Севар постучал в окно Нево.

– Мы уходим сегодня. Ты готов?

Нево погрустнел.

– Я-то готов, – сказал он. – Но я встретил девушку… я люблю её и хочу на ней жениться… К тому же…

– Ты точно решил остаться, Нево?

– Да, Севар. Прости.

– Я снимаю с тебя клятву, Нево. Будь счастлив.

Следующий дом был дом Раба.

– Понимаешь, Севар, – сказал Раб, – я получил хорошее наследство. Жалко его оставлять ради того, что может и не случиться. А с ним и здесь можно неплохо пожить. Извини.

– Я снимаю с тебя клятву, Раб.

Фоам выслушал Севара и пошёл за вещами. Его руки тряслись. Они пошли к Чёрному. Фоам что-то забыл и сбегал домой. А когда вернулся, на него было тяжело смотреть.

– Прости, Севар… я… я боюсь… я не выдержу перехода… я самый слабый из всех вас…

Севару стало его жалко.

– Не дури, ты выдержишь.

– Нет, Севар… разреши мне не идти… я прощу тебя.

– Хорошо. Я снимаю с тебя клятву, Фоам.

Он сжал его плечо и пошёл к Чёрному.

– Почему сегодня? – спросил Чёрный.

– Я услышал голос.

– И что он сказал?

– Только одно слово: Кана.

– А что такое Кана?

– Отец сказал, что это город за пустыней, откуда приезжала ярмарка.

Чёрный сидел на крыльце и думал.

– Севар, – сказал он, наконец. – Я не слышал голоса.

У Севара сжалось сердце.

– Больше всего я хотел оказаться там с тобой, Чёрный.

– Я тоже, Севар. Но я не слышал голоса.

Они обнялись.

– Никто не пошёл? – переспросил Принц.

– Никто. Я снимаю с тебя клятву, – и Севар пошёл, не оглядываясь.

– Постой, Севар, – окликнул его Принц. – Ты забыл своего Принца.

Они оглянулись в последний раз на город.

– Прощай, живая смерть, – крикнул, смеясь, Принц и швырнул в его направление горсть песка.

Они повернулись лицом к пустыне и солнцу и вздрогнули. Перед ними стоял отец Хосе. Он посмотрел своими испепеляющими глазами на Принца и остановился на Севаре.

– Лучше не возвращайся, – сказал он и пошёл к городу.

Вода кончилась к концу второй недели, еда – к началу, но никаких признаков жизни они не встретили. Пустыня не меняла своего лица. По ночам было холодно и слышались завывания койотов.

На утро четырнадцатого дня они увидели караван. Длинная цепь верблюдов, носилки и люди с чёрной кожей предстали им. Не помня себя от счастья и громко крича, они побежали к каравану. Караван исчез.

– Похоже, мы поймали чьё-то предсмертное видение, – сказал, пытаясь улыбнуться Принц.

И только сейчас Севар увидел, что силы Принца на исходе.

Вечером ему стало совсем плохо.

– Севар, – сказал он, тяжело дыша и еле шевеля губами, когда они лежали без сил на остывающем песке, – таких больших звёзд и такой белой луны не увидишь в нашем городе, верно?

– Точно, Принц.

– А что ты видишь, когда закрываешь глаза?

Севар закрыл глаза.

– Я вижу море… и Сати.

– Какое оно, море?

– Я же тебе много раз рассказывал.

– Расскажи ещё.

– Оно сине-зелёное и бескрайнее, как… эта пустыня… Представляешь, весь этот песок вовсе не песок, а вода. И по ней можно плыть под парусом.

– Под алым? – улыбнулся Принц.

– Под любым.

– А какая она… Сати…

Севар посмотрел на Принца. Его лицо в лунных лучах было совсем белым. Как лунный луг… – вспомнил Севар.

– Она… такая разная… как музыка Шопена… она может быть весёлой и грустной, болтливой и молчаливой, нежной и язвительной…

– А я, когда закрываю глаза, – сказал Принц, помолчав, – вижу лицо отца Хосе. Он смотрит на меня, и я начинаю гореть…

– Принц, это просто пустыня…

– Называй меня по имени. Нак.

– Хорошо, Нак. Странное имя…

– Мне кажется, у всех в этом мире странные имена, – и он впал в забытье.

– На самом деле, – сказал Нак, очнувшись, – я всё равно рад, что ушёл. Фоам правильно тогда сказал, лучше уйти и ничего не найдя, умереть в пустыне, чем жить, умирая каждый день, в нашем городе. А потом, – скривил губы Нак, – я единственный, кто сдержал клятву.

– Ты не умрёшь. Мы отдохнём и утром силы вернутся, – сказал Севар.

На утро Нак умер. Севар похоронил его, засыпав песком, и пожалел, что услышал голос.

– Прости, Нак. Ты настоящий принц.

Силы так и не вернулись. Севар сидел около могилы Нака и тихо засыпал. Наверное, так и умирают, – подумал Севар и увидел караван. Вот и моё предсмертное видение, – решил Севар. Когда двое людей с чёрной кожей подхватили его под руки, Севар сказал: здравствуйте, ангелы. И, подумав, почему они такие чёрные, но постеснявшись спросить, потерял сознание.

Севар очнулся в белом шатре, скрывавшем от солнца, на мягких носилках, лежащих на полу. Рядом сидела девушка в светлой накидке и, вышивая, тихо мурлыкала песню. Она радостно встрепенулась, увидев глаза Севара.

– Я думала, ты никогда не проснёшься. Ты спал три дня и три ночи.

– Я в раю? – спросил Севар, озираясь.

– Да, – засмеялась девушка, – но этот рай на земле.

– Так я не умер?

– Ты жив, и твои дела не так уж плохи. Ты – хорошая примета.

– Чего? – удивился Севар. – Кто я?

– Ты – хорошая примета. Мой отец говорит, что найти человека в пустыне и спасти ему жизнь, значит, снискать милость богов.

Севар решил, что не так уж плохо быть хорошей приметой, особенно, при данных обстоятельствах.

– Как тебя зовут? – спросила девушка.

– Севар. А тебя?

– Меня Ола. Куда ты шёл?

– В Кану.

– Ты отбился от своего каравана?

– Нет, мы шли вдвоём. Мой друг умер.

– А ваши верблюды?

– У нас не было верблюдов.

– На чём же вы ехали? – удивилась Ола.

– Мы шли пешком.

– Пешком?! Но нельзя пройти по пустыне до Каны пешком!

– Я знал человека, который это сделал.

Ола пожала плечами.

– Но в любом случае, – снова улыбнулась она, – боги спасли тебя, направив к нам в руки. И мы тоже идём в Кану на свадьбу моей старшей сестры! Она выходит замуж за очень достойного человека, сына главы города. Я так давно не танцевала, но уж на этой свадьбе я стопчу не одни туфли!

– Я не умею танцевать. В нашем городе почти никто не умеет танцевать.  

– У вас, наверно, очень скучно, – с сожалением заметила Ола.

– У нас смертельно скучно.

Ола протянула Севару кувшин с водой.

– А как зовут твою сестру? – спросил он.

– О, у неё очень красивое и нежное имя, – и она мягко произнесла его, – её зовут Сати.

Севар поперхнулся.

– А твоего отца зовут Александром?

– Нет, – удивилась Ола, – его зовут Кир.

Севар в тот же день познакомился с Киром. Это был грузный и добродушный человечек. Его волосы были седыми, но сердце оставалось озорным и светлым, как у ребёнка.

Утром Севар спросил у Олы, большой ли город Кана.

– Да, очень большой, – сказала она уверенно.

– А неоновые огни там есть?

– Нет.

– А море?

– Море очень далеко, – покачала головой Ола. – Даже мой отец не видел моря.

– Ну а кинематограф-то там хоть есть?

– Нету.

– Так почему Кана большой город?! – изумился Севар.

– Это самый большой город из всех, что видел мой отец. А мой отец видел их больше всех! – возмутилась Ола.

– Но он не видел моря.

– Глупо жить в пустыне, не уметь танцевать и мечтать увидеть море!

Минут десять они, надувшись, молчали. Их несли на носилках негры, и Севар удивлялся их выносливости и чёрной коже.

Вдруг Ола, просияв, сказала:

– Ты дурак! – и засмеялась.

Севар от неожиданности тоже засмеялся, и они помирились.

– А Карфа далеко от Каны?

– Я не знаю такого города. Давай спросим у отца.

Но Кир тоже никогда не слышал о Карфе.

Кана действительно оказалась очень большим городом. Севар был поражён. Дома в ней были в основном двухэтажные, выбеленные в ярко-белый цвет.

Севар волновался пока не увидел Сати – сестру Олы. Ему всё мерещилось, что каким-то неведомым злым чудом она окажется его Сати. Но это была другая Сати, и увидев её, Севар успокоился.

На свадьбе гуляло народу больше, чем жило в городе Севара. Кир усадил его на почётное место по правую руку от себя и всем представлял как гостя, посланного богами. Свадьба продолжалась семь дней. Каждое утро все снова усаживались за столы, выставленные на городской площади, и продолжали веселиться. Музыканты играли на незнакомых Севару инструментах, и от их музыки тяжело было усидеть на месте, щедро разливалось вино, от которого Севар забывал все свои прежние горести, и подавались такие кушанья, которых он никогда не пробовал. Кир постоянно подливал Севару вино и подавал ему лучшие кусочки.

– Попробуй, вот этот кусочек сета, он растает у тебя во рту, дорогой Севар, – приговаривал он.

– Но от него мой живот разорвётся, дорогой Кир, и я не смогу танцевать с Олой, – отвечал Севар.

– Но если ты не попробуешь его, я не отпущу Олу танцевать с тобой, дорогой Севар! – хитро щурил глаза Кир.

И Севару приходилось есть кусочек сета – который действительно таял во рту – потому что Севару нравилось танцевать с Олой. А ей нравилось танцевать с Севаром. Она быстро научила его местным танцам, а он быстро научился, так что уже к третьему дню они были лучшей парой на свадьбе, не считая жениха и невесты.

В первый день, после брачной церемонии, одев друг другу кольца из чистого золота и поцеловавшись, новобрачные стали кидать букеты жениха и невесты.

– Дорогой Севар, ты женат? – спросил Кир.

– Нет, – ответил Севар. – Но…

– Тогда что ты сидишь? Иди лови удачу! – и он подтолкнул его.

Букет невесты поймала Ола, букет жениха – Севар.

На второй день свадьбы, когда все уселись, Кир как отец невесты вынес из дома брачную простыню с кровавыми пятнами и стал обносить её и показывать гостям.

– Настоящая кровь! – хвастался он. – Кто не верит, может подойти поближе!

Эта церемония вызвала небывалую радость, особенно, у стариков, а Севар не на шутку смутился. Ола заметила это и стала над ним смеяться.

Когда они танцевали, Севар сказал:

– Наверное, здесь гуляет весь город.

– Да. Все, кроме бедняков и евреев.

– А кто такие евреи? – спросил Севар.

– Это такой народ, от них все беды, – ответила Ола, кружась перед ним, как песок потревоженный ветром.

В последний день свадьбы неожиданно закончилось вино. Распорядитель сокрушался и рвал на себе волосы, объясняя, что куда-то задевалась и не доехала целая повозка с отличным вином из личных погребов самого Курсана. Веселье было подпорчено, и старики затянули протяжные грустные песни. Севар долго слушал их, но, в конце концов, все они слились у него в нескончаемую скорбь целого народа, неизвестно по чему тоскующего в этом земном раю, и Севар решил погулять и встряхнуться.

Дома закончились, и перед ним раскинулись зелёные луга, засеянные поля, вдалеке паслись стада и текла небольшая чистая река, а по небу плыли тучные облака, какие никогда не залетали в его город.

Вдруг Севар услышал чей-то храп и ржание коня, доносившееся из кустов. Там он и нашёл повозку с вином и мертвецки спящего возницу. Добудиться до него оказалось совершенно невозможным, и Севар, взяв коня под уздцы, повёл его на центральную площадь.

Веселье возобновилось с удвоенной силой. Музыканты заиграли весёлые песни, вино снова полилось рекой, а Севар стал героем дня. Все говорили, что он совершил чудо, лобызали его и хотели выпить с ним, скрестив руки и затем крепко поцеловавшись.

Вечером Севар совершенно напился, и его веселье не знало границ. Он был счастлив, он пил не вино, он пил жизнь.

Но к ночи, когда все либо уснули прямо за столами, либо разошлись по домам, его стало мутить, и Ола не придумала ничего лучше, как повести его купаться. По дороге его пару раз обильно стошнило, но когда он залез в реку, ему стало лучше.

– Я в море, Ола, я в море! – кричал он, плескаясь и пытаясь держаться на воде. – Я счастлив!

И это было правдой. Ола смеялась над ним и не давала утонуть. Когда они выбрались на берег, Севар задрожал всем телом и застучал зубами. Ола стала растирать его, и они прижались друг к другу. Севара неумолимо потянуло к ней. Между ним и его желанием промелькнуло какое-то воспоминание, но сила, ещё более мощная, опустила его на дно памяти и бросила Севара в Олу.

Он проснулся от ужасной головной боли. Во рту пересохло, и Севар решил, что видел большой сон, а теперь снова очнулся в пустыне. Но открыв глаза, он увидел выходящую из реки обнажённую Олу. Севар закрыл глаза и увидел Сати. Ола подошла и легла рядом. Она молчала, но прижалась к нему. Севар приподнялся и увидел внизу своего живота два тёмных пятна.

– Что это? – спросил Севар.

– Это кровь, – тихо сказала Ола. – Моя кровь.

Севар молчал.

– Ты можешь уйти, как и собирался, я никому ничего не скажу, – сказала она ещё тише. – Но если ты захочешь… ты можешь взять меня в жёны… отец любит меня… и ты пришёлся ему по сердцу…      

Севар вспомнил Сати. Но прошло уже пять лет, она была неизвестно где и с кем, а Ола была рядом, такая юная и красивая… Севар прижал её к себе.

Свадьбу сыграли через месяц в городе, где жили Кир и Ола – Назаре. Всё это время они не прикасались друг к другу, и Севар ждал дня свадьбы с нетерпением. Свадьба была шумная и весёлая, и точь-в-точь похожая на свадьбу в Кане. По окончании брачной ночи, когда они долго, страстно и ласково любили друг друга, Ола протянула уставшему Севару нож.

– Зачем? – удивился он и понял.

Он положил руку на середину простыни и сделал надрез с внешней стороны запястья. Кровь стекла на белую ткань, и Ола, взяв его руку, нежно поцеловала рану.

Утром Севар проснулся от голоса Кира, который звучал громче музыки:

– Настоящая кровь! Кто не верит, подходи поближе!

Севару было хорошо с Олой. Через год у них родилась дочь, её назвали Мирой. Севар ходил с Киром, куда бы тот ни отправлялся со своей торговлей, и скоро хорошо знал все окрестные города, их жизнь и нравы. Они не сильно отличались от Каны и Назара.

Через полтора года Севар заскучал. Ему снова стали сниться большие города, неоновые огни, кинематограф, море и… Сати. Теперь он подолгу пропадал на охоте, перестал ходить с Киром и избегал Олы. И чем больше он винил себя и пытался заставить любить Олу, как прежде, тем больше ему хотелось уйти. Ола заметила, или, скорее, почувствовала эту перемену, но безропотно принимала её и ждала, когда любовь Севара вернётся. Но она не вернулась.

Ещё через полгода, после скучной и безучастной любви, Севар не мог заснуть и снова услышал голос. Голос сказал:

– Иди долго на север.

Севар резко поднялся. В комнате никого не было. Ола спала. Он оделся и всю ночь ходил по городу. Рано утром он пришёл к Киру. Кир ещё спал. Севар подождал, пока он проснётся.

– Дорогой Севар, я ещё не умылся и не поел, как следует, чтобы созерцать твои умные глаза! – сказал Кир сладко зевая. – Что случилось?

– Я снова слышал голос, – сказал Севар.

Кир перестал зевать.

– Что он сказал?

– Он сказал, чтобы я долго шёл на север.

Кир покачал головой.

– Что ты будешь делать?

– Я хочу уйти.

Кир снова покачал головой.

– Ты хочешь взять Олу и ребёнка с собой?

Севару было тяжело это сказать, но он сказал.

– Я хочу уйти один.

– Это хорошо. Я бы не хотел её отпускать с тобой. Человек, которому указывает голос, не лучший муж в этом мире.

– Я очень виноват перед вами и Олой…

– В первую очередь перед ней.

– И вы в праве меня убить.

– Эти руки никого не убивали, – сказал Кир и грустно добавил, – раньше я думал, что ты приносишь счастье, теперь думаю иначе. Но посмотрим, что скажет Ола.

Ола выслушала Севара с непроницаемым лицом.

– Я бы ушла с тобой на север или на юг, куда угодно, если бы ты этого хотел, если бы ты… любил меня. Но ты больше не любишь меня. Верно?

– Да, это так, – признался Севар.

Ола вскинула голову и её взгляд сверкнул.

– Тогда уходи и не возвращайся.

Днём того же дня они сидели втроём и молчали. Наконец, Кир сказал:

– Убить я тебя не убью, но похоронить придётся.

Ола и Севар удивлённо посмотрели на него.

– Это избавит нас от позора, – пожал плечами Кир. – Мы инсценируем твои похороны, Севар.

Ночью Севар ушёл. На утро весь Назар узнал о его скоропостижной смерти. К телу покойного никого не допускали, кроме безутешной вдовы и её отца, во исполнение последней воли умершего.

– Пусть никто не увидит меня мёртвым, были последние его слова. Он очень любил жизнь, – сказал Кир.

Могила Севара и по сей день находится в Назаре. Она всегда украшена свежими цветами, которые каждое утро приносит немолодая женщина и необычайной красоты девушка.

Когда Севар уходил, прежняя Ола и прежний Севар прижались друг к другу, а прежний Кир сказал:

– Прощай, дорогой Севар.

Севар долго шёл на север. Города становились всё больше, дома обширней, а воздух увлажнялся.

В одну из ночей он вошёл в странный город. Он казался оставленным. Многие дома были наполовину разрушены, стёкла в окнах разбиты, стены изрешечены дырами.

Из темноты выбежал человек и навел на Севара ружьё.

– Иди вперёд и не оглядывайся. Ни о чём не спрашивай, ничего не говори и не вздумай бежать, стреляю сразу, – сказал он.

Они вошли в дом, во дворе которого вооружённые люди жгли костры и ели скудную пищу.

– Командир, я нашёл его на южной окраине, – доложил человек с ружьём, вталкивая Севара в комнату. За столом в углу комнаты, склонившись над картой, сидел невысокий человек с жёстким лицом и щетиной, одетый в потёртый кожаный пиджак.

– Хорошо, иди, – сказал он. – Кто ты, откуда и куда идёшь? – обратился он к Севару.

Человек внимательно слушал Севара, задавал вопросы и о чём-то размышлял, водя руками по губам и острому подбородку.

После того, как Севар замолчал, человек сказал:

– Меня зовут Арт. Мы повстанцы. Нашего предводителя убили, и я его замещаю. Но я не гожусь для этой роли, люди больше не приходят к нам. Нужен такой человек, как ты.

– Как я? – удивился, Севар.

– Как ты.

– А с кем вы воюете и почему?

– Мы взяли в руки оружие, чтобы все были счастливы.

– А разве есть люди, которые против этого? – снова удивился Севар.

Арт покачал головой:

– Их очень много, Севар!

Севар задумался.

– Если ты не согласишься, через неделю нас разобьют.

Арт и Севар вышли на балкон. Люди внизу подняли головы.

– Это – Севар, – сказал Арт. – Он услышал голос и пришёл к нам, пройдя пешком всю пустыню. Его могила находится в Назаре. Он наш новый предводитель.

Арт оказался прав. Слух о Севаре привёл в город много людей, они приходили отовсюду посмотреть на Севара и оставались в лагере. Арт повеселел и отдал Севару свой кожаный пиджак.

Через неделю, как и предполагал Арт, с севера пришли хорошо вооружённые люди в оранжевой форме и золотых касках. Они расположились перед городом. Силы были неравны, но Арт не унывал и говорил, что сильнее тот, у кого правда. Севар задумался.

На рассвете он вышел из лагеря и направился к стану врага. Арт не смог его удержать.

Он шёл медленно, за спиной стоял гул голосов. Одни называли его предателем, другие защищали его и ждали, сами не зная чего. Перед лицом Севара зажглись сотни блестящих на солнце стволов. Севар остановился. Гул за спиной стих. И Севар закричал:

– Я предводитель этих людей. Меня зовут – Севар. Я пришёл из затерянного в пустыне города, где люди не жили, а тихо и незаметно умирали. Я прошёл пустыню, чтобы придти в ваши города и найти счастье. Ваши города и дома больше, чем мой город и дома в нём, ваша природа изобильнее, вы можете идти куда угодно, если захотите. Вы можете пойти к морю. Кто из вас видел море? А ведь сегодня вы можете умереть, так и не увидев его. У вас есть всё, чтобы быть счастливыми. И для этого не нужно никого убивать.

В тишине ясного утра раздался одинокий выстрел.

Севар ощутил себя и невыносимую слабость. В закрытые глаза рвалось солнце. Севар приоткрыл глаза и увидел радостного Арта.

– Ты победил их! – затараторил он. – Мы не сделали ни единого выстрела! В тебя стрельнул их офицер, и они же сами его прикончили, а потом побросали оружие и стали с нами обниматься! Эта победа войдёт в историю революции!

Грудь и плечо Севара с левой стороны были перевязаны.  

– Ещё бы чуть-чуть и в сердце! – довольно заметил Арт, и, сдвинув брови, добавил. – Ты меня извини, я думал ты сдрейфил и того… решил нас предать. Но теперь, – он снова просветлел. – Теперь я вижу твою отвагу и преданность делу революции! Эх, Севар, мы с тобой таких дел натворим, – он потёр руки. – Я давно ждал тебя. Ну, такого как ты. Прежний был не на что не годен, поэтому его и убили.

Через несколько дней слабость ушла, и Севар вышел на улицу. Его встретили восторженные крики толпы. Севар улыбнулся, помахал рукой и оглянулся. Весь город был, как гирляндами, увешан оранжевыми солдатами.

Арт поймал растерянный взгляд Севара и пожал плечами:

– Это наши враги. Ты их одурманил, но они остались нашими врагами. Это как с женщиной, вечером ты в раю, а утром… утром ты просыпаешься. Они бы тоже проснулись, вот увидишь. А потом, они ни на что не годны. Они бросили оружие и полезли обниматься. Солдат, бросивший оружие и полезший целоваться к своему врагу – больше не солдат. – Он положил руку на перебинтованное плечо Севара, – я знаю, тебе сейчас тяжело, Севар. Но ты привыкнешь. Все привыкают.

Севар достал пистолет и приставил ко лбу Арта. Тот выпрямился.

– Решил один покомандовать? Ну что ж, давай… Ты далеко пойдёшь… Я тебя недооценил.

– Ты ничего не понял, Арт. Ты не должен был убивать этих людей, – Севар убрал пистолет. – Нам с тобой не по пути.

Арт выдохнул воздух. Сплюнул и махнул рукой.

– Проваливай. Только ночью, чтоб никто не видел. – Он ухмыльнулся, – а им я скажу, что тебя похитили и увезли в Бейту. Они камня на камня не оставят от Бейты! Но тебя там уже не будет – тебя успеют перевести в Арзу!.. Это хорошо, что ты уходишь.

Севар снова достал пистолет и выстрелил. Его рука дрожала. Арт стоял слишком близко, и кровь брызнула Севару на лицо и бинты. Несколько человек бросились к нему, но остальные одобрительно заулюлюкали, и те остановились.

Вечером Севар собрал повстанцев:

– Революция окончена, – сказал Севар, – мы победили. Теперь каждый может быть счастливым.

И в ту же ночь ушёл. Никто ничего не понял, но остановить его не решились. Несколько человек вскоре нагнали его и заявили, что идут с ним.

– Но больше никаких убийств, – сказал Севар. – Мы идём к морю.

Они кивнули.

На въезде в город висела свежая надпись: вошедший найдёт смерть. Они вошли. Повсюду горели костры, откуда-то доносился плач, несколько монахов сжигали трупы и вещи. В воздухе стоял запах паленой кожи, и Севару показалось, что он напоминает ему что-то, но не из прошлого, а из будущего.

– Вы что, не умеете читать, – сказал безучастно старый монах, кидая в костёр маленькую застывшую девочку.

– Что это? – спросил Севар.

– Чума, – всё так же безучастно ответил монах.

– Какой в этом смысл? Уходите пока не заразились.

– Никто не уйдёт из этого города, пока не кончится эпидемия. Иначе чума перенесётся в другие города и распространится по всему побережью.

– Побережью? Так море недалеко?

– Океан, – ответил монах.

– Океан? А что это такое?

Монах впервые посмотрел на Севара.

– Океан гораздо больше моря. В него впадают многие моря, и он разделяет материки, – сказал монах.

Севар остался в городе помогать монахам. С ним остались двое и умерли. Остальных монахи попытались не пустить, но те достали оружие и ушли.

К концу эпидемии в живых остались лишь Севар и старый монах. Они подожгли весь город и стали ждать. Город горел три дня. Через неделю, не увидев признаков чумы, монах сказал, что Севар может идти.

– А что будешь делать ты? – спросил Севар.

– Я пойду в город мёртвых, – ответил монах.

– В город мёртвых?

– Да. Туда приходят умирать.

– Ты выжил после чумы, зачем тебе умирать? – удивился Севар.

– Видевший столько смертей хочет умереть, это нормально.

– Но я после всего этого ещё больше хочу жить и увидеть море…

– Ты ещё слишком молод. К тому же, я видел море.

– А большие города?

– И их тоже.

– А ты был в кинематографе?

Монах улыбнулся.

– Был.

– И ел устриц?

– И ел устриц.

– Ну и как оно, всё это?

– Вначале хорошо, очень хорошо… Но когда кидаешь в костёр вот такусенькую мёртвую девочку, это теряет смысл, и хочется посмотреть в глаза тому, кто всё это придумал.

Он замолчал.

– С такими мыслями тяжело умирать, поэтому я и иду в город мёртвых, чтобы примириться с ними.

Он посмотрел на Севара и впервые улыбнулся.

– А ты иди к океану. Иначе у тебя не возникнет таких вопросов.

Они попрощались и пошли в разные стороны. Через минуту монах окликнул его:

– Севар, есть то, без чего всё это не имеет смысла.

Через три дня Севар увидел океан. Он стоял на берегу и несколько часов смотрел на его беспокойную гладь. Она то выравнивалась, то снова разрушалась. Зелёно-синие, окаймлённые белой пеной, волны накатывали на берег и Севара, одаривая несказанной свежестью, и снова убегали, не давая к себе привыкнуть. В их рокоте Севару слышался далёкий смех Сати. В небе о чём-то неистово кричали чайки. Севар вошёл в одежде в воду. Волны накрывали его с головой – садившееся солнце исчезало – и снова давали воздух и возвращали солнце, унося с собой чуму и революцию, пустыню и Нака, Олу и Кира…

Севар вышел из воды промокший до нитки и с новой решимостью найти Сати. С этого дня она снова приходила к нему каждую ночь и была с ним до того мига, когда он просыпался.

В кабаке на берегу океана моряки пели свои старые песни. Они пели про отвагу капитанов и любовь диких, но нежных, мулаток, про коварство сирен и тайны затерянных островов, про честные поединки и беспощадные бои, про шторма и штили, про красоту невиданных стран и о том, что нет ничего милее родного края… Севар заслушался.

– Я хочу угостить всех вас пивом, если вы не возражаете, – предложил он.

– Как хотите, мистер, – сказал моряк с рыжими клочьями волос вместо бороды. – Но лучше закажите местного рома.

Они сидели до утра, и Севар услышал сотни удивительных и невероятных историй. Когда моряки собрались уходить, рыжий, которого звали Сэм, сказал:

– Ты хороший парень, Севар, поплыли с нами, лучше один раз увидеть всё это, чем сто лет сидеть в кабаке и слушать счастливчиков.

– Я ищу город Карфу, – ответил Севар.

– Я был в Карфе, – прокрякал беззубый старик, ещё минуту назад спавший за соседним столиком. – Это на Старой Земле.

– Мы плывём на другой материк, в Альту, это южнее Старой Земли, так что решай, Севар, – сказал Сэм.

На следующее утро они отплыли. Корабль назывался «Сольта». На ветру шумно трепыхались белые паруса.

– Я думал паруса – алые, – сказал Севар Сэму.

– Никогда не видел алых парусов, – хмыкнул Сэм.

Севар наблюдал, как тает у него на глазах родной материк. Когда кругом не стало ничего, кроме океана, как когда-то не было ничего, кроме пустыни, у Севара закружилась голова.

Севар достиг другого материка только через восемь лет. «Сольта» потерпела крушение у островов архипелага Тахо. Севар и Сэм – единственные, кому удалось спастись – нашли пристанище у местных аборигенов. Там они прожили два года, и Севар впервые попробовал устриц. Здесь же он познакомился с чужаком-художником, рисовавшим местных женщин и стариков. Его звали Жиль, он был со Старой Земли и бывал в Карфе, но не знал Александра и Сати. Жиль объяснил Севару, что в Карфе живёт несколько миллионов людей, и найти кого либо без адреса и фамилии невозможно.

– Но Александр знаменитый актёр, – объяснил Севар.

– Ты сам сказал, что он перестал сниматься, а вчерашних звёзд помнят только пыльные занавесы кинотеатров, но они всегда молчат, – у Жиля была странная манера говорить.

– Почему ты уехал сюда со Старой Земли? – спросил его однажды Севар.

– Там нечего делать, настоящая жизнь здесь, – заявил Жиль, а Севар не смог его понять.

По прошествии двух лет у островов бросило якорь ослепительно белое судно «Мария». Севар и Сэм были приняты на его борт.

В Коралловом море Севар увидел Летучего Странника. Огромный и одинокий, он проплыл мимо «Марии», гонимый злым роком, а у его штурвала стоял полуистлевший моряк со стеклянным и зачарованным взором. В Янтарном море «Мария» спала, убаюканная прекрасными сиренами, и лишь через три года подул сильный северный ветер, сирены простудились и корабль проснулся. Три года Севар и Сати были вместе.

На экваторе звёзды были большие, как спелые смоквы, и росли так близко, что Севар протягивал к ним руку в надежде дотронуться, но рука оставалась пуста. В одну из ночей, наблюдая звёзды и разгадывая созвездия, он был похищен с борта «Марии» огнепоклонниками с острова Фарси. Севар пробыл у них в плену три года.

По истечении этого срока, в день Незажжённого Огня, Великий Жрец объявил, что Огонь повелел отпустить Севара. Его усадили в лодку с небольшим парусом, дали провизии и питьевой воды на неделю. Перед отплытием Жрец сказал Севару:

– Ты первый, кого Огонь повелел отпустить. Ламиил, ламиил саванвахни саил.

Но Севар не понял этого древнего изречения.

Он снова был предан волнам. Он ждал новой беды безропотно, и не надеясь уже, что судьба повернётся к нему лицом. Однако, уже на третий день изнурительного плавания он был подобран альтийским кораблём и прибыл на материк ровно через неделю.

Через месяц Севар подъезжал к Карфе. Сердце его трепетало. Был вечер, Севар попросил остановить машину. Он вышел и, встав на краю холма, над обрывом земли, посмотрел на раскинувшуюся внизу Карфу. Море неоновых огней заливало её, шум большого города доносился какофонией звуков, звуков жизни. На противоположной стороне города билось о камни море. Всё было так, как и рассказывала Сати. Только её самой не было. Сколько раз они мечтали, что будут стоять на этом холме и любоваться её родным городом! Севар закрыл глаза. Город исчез, и появилась Сати. Открыл – Сати исчезла, и из руин снова восстал и загорелся город.

– Где находится кинотеатр, – спросил Севар у водителя, когда снова сел в машину.

– Какой именно? – спросил водитель

– У вас их несколько?

– Вы шутите, в Карфе их целая сотня!

В тот же день Севар вошёл в кинотеатр «Соната». Название напомнило ему вечернюю музыку на веранде большого дома на горе. Он слышал, как стучит его сердце, когда свет медленно погас, зазвучала музыка и на белом экране появились живые люди. Потом сердце остановилось, и на два часа Севар забыл, кто он и где находится. Когда снова включили свет, его глаза были полны слёз, а люди странно на него поглядывали.

Жиль оказался прав, найти кого-либо в Карфе без адреса и фамилии было нелегко. Но Севар не терял надежды. Он устроился работать ночным сторожем в «Сонату», а все дни напролёт занимался поисками. За всё время жизни в Карфе, он не пропустил ни одного последнего киносеанса.

Всех лет странствий Севара было двенадцать. И сказал ему голос, чтобы шёл он в город по имени Мирта.

Севар отправился туда без промедления, в надежде, что случится невероятное и он встретит Сати и Александра. Но день проходил за днём, неделя за неделей, а ничего так и не происходило.

Севар шёл по городу, и лил дождь. Точнее на город падали лучи ясного дня, а дождь лил у Севара внутри. Он очень хотел видеть Сати, но даже не мог предположить, где она сейчас и с кем в этом прекрасном огромном мире. И сейчас мир казался Севару не таким прекрасным, но зато ещё более огромным.

Севар от отчаяния закрыл глаза и представил Сати. А когда открыл их, Сати стояла рядом и дождь прекратился.

– Севар?!.

– Сати?!.

– Что ты тут делаешь, – только и смогла произнести Сати.

И они стали целоваться прямо на улице среди снующих туда-сюда прохожих. Не прекращая поцелуев и не размыкая объятий, они вошли в ближайшую гостиницу, Сати сняла номер, и они стали в нём раздеваться, думая, что уже пришла ночь и их самый любимый сон, который смотрели каждую ночь.

И когда уже всё закончилось, они поняли, что всё только началось, потому что осознали, что это не сон.

– Севар!..

– Сати!..

Они произносили имена друг друга, и это было похоже на музыку Шопена. И всё снова началось, и их пальцы и губы порхали друг по другу, как по клавишам рояля.

– Сати!..

– Севар!..

– Я нашёл тебя!..

– Я нашла тебя!..

И всё снова начиналось и снова подходило к концу, и они сбились со счёта, и не понятно было, где конец, а где начало, и не ясно кого благодарить за это чудо из чудес. И её стоны были для Севара прекраснее всего на свете, и сияние его любящих глаз было для Сати милее всего в этом мире.

– Ты стала ещё прекрасней, Сати!..

– Ты стал ещё мужественней, Севар!..

– Я люблю тебя, Сати!..

– Я люблю тебя, Севар!..

И ему казалось, что сердце выпрыгнет у него из груди от любви, как птица. И ей казалось, что сердце замрёт и разорвётся от счастья…

Только глубокой ночью Севар узнал, что Александр умер четыре года назад и похоронен в Карфе, а Сати переехала в Мирту, потому что всё в Карфе напоминало ей об отце.

– Он часто вспоминал тебя и верил, что ты услышишь голос и сбежишь оттуда прочь, и никогда больше не вернёшься.

– Я вспоминал вас каждый день. И однажды услышал голос и сбежал.

– Что он сказал?

– Тогда?

– А ты слышал его ещё раз?

– Я слышал его три раза. Последний раз месяц назад. Он сказал мне, что бы я приехал в Мирту. Я приехал и нашёл тебя.

– На что это похоже?

– Голос?

– Да.

Севар задумался.

– Он похож на твой голос и на голос Александра, на голос матери и отца… на музыку Шопена и твой тихий стон… Только всё это вместе.

– Когда услышишь его опять, дай знать, я посмотрю, может быть, вокруг тебя зажжётся нимб.

И их губы снова соединились. Они любили друг друга в эту ночь за все С Е М Н А Д Ц А Т Ь лет, что были разлучены

Но Севар больше не слышал голоса.

Через три недели они поженились.

Накануне Севару приснился сон. Он шёл по прекрасному городу, по очертаниям похожему на его родной. Но все дома в нём были большие и светлые, а церковь такая же, как все дома, и ни чем не увенчана. Севар дошёл до развилки. На горе возвышался сине-зелёный, как море, замок с золотым флагом. Перед самым входом прозвучали слова: ты слышал мой голос. Ворота раскрылись, Севар вошёл, и, когда брызнул свет, проснулся.

В тот день пахло сиренью и маем. Больше всех суетилась и плакала старая Норма. Сати была одета в белое, как снег, платье, и её белая кожа сливалась с ним и утопала. На белом красиво спадали каштановые волосы, выделялись светло-серые глаза, к которым добавился зеленоватый оттенок, и два жгучих румянца. Севар был одет в кремовый строгий костюм, на манер тех, что носил Александр. Гостей было немного – несколько подруг Сати и один старый приятель её отца. После свадьбы в доме с видом на море появился запах земляники, до которого докопаться и извести, как не пыталась Норма, так и не удалось. Когда она жаловалась на него Севару и Сати, те только переглядывались и начинали хитро улыбаться.

У них родилось две дочери. Первую они назвали Софьей, вторую – Александрой. Севар стал писателем. Сати стала хранительницей домашнего очага. Каждую пятницу вечером они ходили в кино. Другими вечерами Сати любила играть дома при свече на рояле, а Севар курил сигары и наслаждался музыкой, хорошим вином и своей женой. Раз в год, они уезжали туда, где ещё ни разу не были.

      Севар был счастлив с Сати. Сати была счастлива с Севаром. Они прожили девятнадцать счастливых лет. Но не умерли в один день. Сати умерла первой.

И тогда всё померкло и потеряло смысл. И он снова услышал голос.

Голос сказал только одно слово: п о р а.

И Севар отчётливо понял, что всегда знал – голос вернётся. И ждал его возвращения.

Когда дочери после похорон разлетелись по своим новым гнёздам, он быстро собрался, взяв с собой только самое необходимое. Перед отъездом он принёс на могилу Сати огромную, как мир, охапку сирени. На могиле росла земляника. Севар сорвал несколько ягод и молча ушёл.

ЧАСТЬ  ТРЕТЬЯ.

                                               Прикосновение всего ко всему,

                                               всеобщность взаимных касаний,

                                                      телесная близость

                                                дождя и земли, моря и суши,

                                             какое потомство могли бы вы дать!

Хосе Лесама Лима.

А правда такова, что на свете есть много мест, где стоит побывать, и много вещей, которые стоит увидеть и попробовать. Этот город – не единственный город, эта жизнь – не единственная жизнь. Есть другие города и другая жизнь.

Севар.

Город проснулся ранним утром от колокольного звона, разливавшегося по нему, как вода…

Весной двадцатого года от того срока, когда в городе появился мэр, в четверг праздничной недели, на главной площади появился незнакомец. На вид ему было около сорока пяти лет. Он был странно и красиво одет.

Город ещё спал. Но мало кто из спящих видел сны. В лучшем случае им снилось то, что они видели, засыпая – лицо жены, непокрашенный потолок, тень матери…

Незнакомец подошёл к двухэтажной церкви, увенчанной литерой «Х», и взобрался на колокольню. Через несколько минут зазвонил в колокол. Люди стали просыпаться и выглядывать из своих запотевших окон.

– Это война или отец Хосе увидел ангела, – заключил старый Фоам и потрогал свой лоб.

Незнакомец бил в колокол, пока не перебудил весь город. Толпы непроснувшихся горожан высыпали на площадь. Никто ничего не мог объяснить или предположить что-либо вразумительное.

Отец Хосе стоял перед церковью с жёлтым, как песок, лицом и не мог войти – дверь была заперта изнутри. Незнакомец не обращал на него никакого внимания. Вскоре прибыл мэр со своими солдатами. В его седых волосах ещё оставались незатопленные временем рыжие островки. На вид ему было около семидесяти лет.

Незнакомец перестал бить в колокол, и наступила тишина.

– Тридцать один год назад, – заговорил незнакомец. – Тридцать один год назад я ушёл из этого города. Моё имя – Севар. Я сын Гала.

Стало ещё тише. Вдруг в толпе возникло шевеление и послышался крик:

– Боже мой! Это ты, Севар?! Я думал вы с Принцем сгнили в пустыне. Это я – старый Фоам!..

Но ему пришлось заткнуться под двумя стволами вороных глаз отца Хосе.

– Кончайте эту комедию, – крикнул мэр. – Слезайте и не нарушайте покой нашего покойного города!

– Я слезу, когда договорю, – ответил Севар. – Да, Фоам, это я. И я рад тебя слышать. Что же касается Нака, то он, действительно, умер в пустыне.

Севар замолчал.

– Я пришёл сказать вам правду, – продолжил он. – А правда такова, что на свете есть много мест, где стоит побывать, и много вещей, которые стоит увидеть и попробовать. Этот город – не единственный город, эта жизнь – не единственная жизнь. Есть другие города и другая жизнь. И они стоят того, чтобы попробовать пройти пустыню. Потому что они настоящие.

– Да снимите же его, наконец! – разозлился мэр.

– Я всё сказал, и сам сейчас спущусь.

Севар исчез, через мгновение щёлкнул замок, и он вышел через дверь на улицу. Его тут же схватили.

– Ты говоришь ложь. Кто дал тебе право обманывать и смущать людей в нашем святом городе? – произнёс отец Хосе.

– Я говорю правду, – ответил Севар.

Один из державших его ударил Севара по лицу.

– Как ты смеешь так разговаривать с отцом Хосе? – возмутился он.

– Уведите его, – приказал мэр и обратился к народу. – Этот человек обманщик и совратитель. Мы хорошо допросим его и завтра на празднике, я думаю, он во всём сознается.

– Ну что ж продолжим, – устало сказал мэр, у него очень болела голова. – Ты утверждаешь, что являешься Севаром, который исчез из нашего города тридцать один год назад?

– Да, – подтвердил Севар.

– А я думаю, что ты всё врёшь. Я знал Севара, он был мне почти ровесник, а теперь посмотри на себя и на меня. А?.. Молчишь? Эх… не мог ты не в такую рань заявиться, а?.. Теперь так голова болит из-за тебя, бездельника… Ты-то там, понимаешь ли, в море купался, а на мне весь город, большая ответственность, между прочим… Молчишь? Слушай, чего ты всё молчишь, а?

– Я уже всё сказал.

– Ну ладно, допустим, что я верю, что ты это ты. Ну и что из этого? Ну достиг ты того, чего хотел. Молодец и я тебя от души поздравляю. Но мы-то тут при чём?! Нам не нужны твои моря и большие города, нам и здесь хорошо, понимаешь? Чего ты, вообще, вернулся, жил бы себе там со своей Сати и никому не мешал…

– Она умерла.

– А-а!.. Так вот в чём дело. Просто она умерла, а ты решил на нас злобу сорвать. Понятно. Только мы тут не при чём. Мы её не убивали. Ой, голова как болит! Слушай, Севар, а ты там не научился головы лечить, а?

– Нет, не научился.

– Ну вот видишь, я так и знал, так и знал. Пришёл людей, понимаешь, счастью учить, головы всем морочит, а самого простого, головной боли, снять не может. Ну как это называется, а? Ну, в общем, так, слушай меня внимательно, завтра на празднике скажешь всем, что всё это неправда, что ты пошутил. Мы тебя, конечно, пожурим, но в честь праздника простим, и гуляй на все четыре стороны, только в нашем городе не оставайся. Договорились? Ох, как голова-то болит… Ну что молчишь? Договорились? Ну кивни хоть головкой-то, да-а?..

– Нет, не договорились.

– Вот ты настырный. Я не могу, в самом деле. Я ж с тобой по-хорошему, между прочим.

В комнату вошёл солдат.

– К вам отец Хосе, ваше мэрство.

– Ладно, зови, а этого в тёмную, да проучите хорошенько. Севар, если завтра не скажешь, как я тебя по-хорошему просил, изобьём до полусмерти и под зад ногой. А поверить тебе всё равно никто не поверит, потому что они верят только мне, да вот отцу Хосе, – указал мэр на входящего отца Хосе.

Мэр подозвал солдата и шепнул на ухо:  

– Сильно не усердствуйте, понял?

Тот кивнул и вышел.

– Рад приветствовать второй раз на дню главного праведника нашего города, моего благодетеля…

– Ну хватит, – поморщился отец Хосе.

– Хорошо не буду. Хотите винограду?

– Не хочу.

Отец Хосе сел напротив мэра.

– Ну как, он готов завтра отказаться от своих слов?

– Похоже, что нет, чёрт его дери. Знаете, что я вам скажу, отец Хосе? Каким он был, таким он и остался. Время не властно над людьми! Оно меняет цвет их волос, отращивает животы, рождает отдышку и камни в почках, но над характером человека оно не властно! Это очень жизнеутверждающе и, я бы сказал, филантропично…

– Ну прекратите, – опять поморщился отец Хосе. – Дело серьёзное.

– Да я понимаю, этот Севар у меня вот где сидит! Так голова от него разболелась.

Отец Хосе внимательно посмотрел на него.

– Это не Севар.

– Да знаю, знаю… Но голова всё равно болит.

– Если он не откажется, придётся…

– Да знаю, знаю… Изобьём до полусмерти и – под зад ногой!

Отец Хосе взял со стола ручку, повертел ею в руках, посмотрел за окно и так же просто, будто отпуская людей с субботней проповеди, сказал:

– Этого не достаточно.

Наступила тишина. Они смотрели друг на друга.

– То есть? – взглотнул слюну, как наживку, мэр.

– По-моему, я достаточно ясно выразил свою мысль, господин мэр.

– Но я… я не могу его… – развёл руками мэр.

– Почему?

– Как это почему?.. Как это почему?.. – закудахтал мэр. – У нас сроду никто никого не… убивал…

– Господин мэр, убивают ночью из-за угла. Или зовут в пустыню на верную гибель, или внушают неуважение к Церкви – вот это убийства. Его же – надо публично и позорно казнить. Чтоб другим неповадно было. Если верить Писанию, раньше это происходило достаточно часто. Надеюсь, вы верите Писанию, господин мэр?

– Да, конечно… Но на это нужны веские причины…

– Вы очень недальновидны, господин мэр. А дальновидность – самая главная черта мэра. Этот человек не просто мечтатель и последний романтик. Он возмутитель с-по-кой-ствия. А покой – это всё, что есть в нашем городе. Наш город держится на покое. Вы вот только что сказали: в нашем городе сроду никто никого не убивал. А почему, вы не задумывались? Это всё не шутки. Он очень опасен, его идеи очень опасны, его слова могут убить. Они настолько опасны, что мне тяжело это объяснить вашему приземлённому сознанию, да ещё омрачённому головной болью.

– У меня уже прошла голова.

– В общем, если вы не видите, насколько он опасен нашему городу, то… какой вы мэр?

– Вы так считаете? – растерянно протянул мэр.

Отец Хосе встал.

– Я в этом уверен.

Отец Хосе ушёл, а его взгляд ещё долго стоял перед глазами мэра.

Севар очнулся в тёмной маленькой комнате. Голова ныла. Он вспомнил солдат обступивших его… тяжёлые подошвы их сапог на своём лице… толстяка, савшего на него жирной жёлтой струёй и говорившего: мо-ле!.. Нос распух и сильно болел. Севар огляделся и увидел, что кто-то в углу потирает руками плечи.

– Кто здесь?

– Это я, Севар, – Чёрный.

– Чёрный! Иди сюда.

– Нет… я лучше тут… не хочу, чтобы ты меня видел…

– Брось, иди сюда, я хочу тебя обнять, друг.

– Не надо, Севар… Я тоже хочу тебя обнять… но я не хочу, что бы ты меня видел.

– Хорошо… но что с тобой?

– Я мёрзну. Я уже много лет мёрзну, – сказал он, и голос его изменился. – Севар, а ведь там, за пустыней, ничего нет, кроме пустыни. Я когда начал мёрзнуть, сразу пошёл туда, я шёл очень долго, несколько месяцев, но так ничего и не нашёл. Один песок.

– Ты ошибаешься, Чёрный. За пустыней начинаются города, и идти до них гораздо меньше.

– Правда? Значит, надо было раньше… как Нак… Спасибо. Я за этим и приходил. Это очень важно. Спасибо.

– Чёрный, что с тобой?

– Я мёрзну. Спасибо. Сюда идёт Рыжий, я пошёл. Прощай, Севар.

И он ушёл.

Дверь открылась, и украдкой вошёл мэр. Он оглядел Севара.

– Да, сильно они тебя… Я же сказал им, чтобы, – и он махнул рукой. – Солдатня!.. Не переношу вида крови.

– Раньше переносил.

– Раньше… Раньше, если верить Писанию… Ладно, слушай, тут такое дело… Ты не решил отречься, а?

– Нет.

– Ах, Севар, Севар… Понимаешь, если ты не отречёшься… В общем, отец Хосе хочет тебя убить, то есть казнить. А если я не соглашусь, то выходит так, что я не мэр, а г. на палочке.

– Так ты соглашайся.

– Севар, я никогда тебя не любил и всегда считал слегка чокнутым. Я и сейчас так считаю. Но, понимаешь, это не повод убивать человека.

– Понимаю.

– Понимаю… Вот ты убивал когда-нибудь человека?

– Убивал.

Мэр уставился на Севара.

– Серьёзно?

– Да.

– И многих?

– Одного. И ещё из-за меня погиб целый отряд.

– Да-а… Нормально. Слушай, отец Хосе прав, ты опасный человек. И после этого ты заявляешься к нам и проповедуешь лучшую жизнь?! Ничего себе.

– А при чём тут жизнь. Это ж я убил, а не жизнь. Рыжий, там много чего плохого есть. Чума и революция, кораблекрушения и нищета.

– Так чего ж ты нас туда зазываешь, как на ярмарке?

– Хорошее перевешивает.

Мэр цокнул и замолчал.

– Севар, а совесть тебя не мучает… за того убитого… и отряд?

– Мучает. Но больше не за это.

– А за что?

– Я оставил жену, которая меня любила, и ребёнка.

– Слушай, да ты просто кладезь пороков! Хорош гусь. А чего ты их оставил-то?

– Это долгая история, Рыжий.

– Понятно. Но это хорошо, что я про тебя столько узнал. Мне завтра легче будет.

– Это к лучшему.

– Слушай, Севар, ну откажись ты завтра, я тебя прошу, ради меня откажись. Не хочу я тебя убивать, не хочу, понимаешь?!

– Понимаю. Но я не могу, Рыжий, честное слово, не могу. Извини.

– Да какой я рыжий, я уже весь седой, седой. Это ты у нас сохранился хоть куда. Слушай, а давай тебя женим, а?! Хочешь, я за тебя дочку свою отдам, она у меня красавица неписаная, за ней весь город бегает, даже женщины заглядываются, у неё волосы такие густые, длинные и все рыжие! Хочешь?

– Нет, Рыжий, спасибо.

– Ну всё, Севар, – я умываю руки. Это твой выбор.

– Да, Рыжий.

Мэр встал.

– Чуть не забыл, тут к тебе просится старый Фоам. Я ему разрешил, но в виде исключения.

– Спасибо.

– Севар! – заплакал с порога старый Фоам и бросился Севару на шею. – Севар!.. Мой добрый друг Севар, которого я предал!.. Это я – старый Фоам, над которым все смеются!..

– Успокойся, Фоам, – сказал Севар, усаживая старого Фоама на пол. – Ты никого не предал. Ты просто сделал свой выбор. Переход действительно был тяжёлым. Нак не выдержал.

– Нак?

– Это имя Принца.

– А-а!..

– Они тебя били!.. – воскликнул Фоам, увидев раны Севара, и снова закатился слезами. – Они тебя жестоко били!.. Они били героя, прошедшего пустыню, которую не прошёл Принц!..

– Мне повезло. Нак не дожил нескольких часов до каравана, спасшего мне жизнь.  

Они замолчали, и Фоам успокоился.

– Странно, Фоам, всё, вроде бы, осталось прежним, а я ничего не узнаю.

– Ну что ты! У нас много перемен. У нас теперь мэр… и солдаты… у нас теперь растёт виноград! Правда, пока он растёт только у мэра, но всему своё время, как говорит наш мэр.

Старый Фоам замолчал.

– Нет, ты прав, Севар, всё осталось прежним. А ты ничего не узнаёшь потому что ты – это единственное, что изменилось.

– Иногда мне кажется, что я совсем такой же, как в тот день, когда встретил у родника Сати. И единственное, что меня действительно изменило – это смерть матери.

Севар замолчал и спросил про отца.

– Он умер через год после вашего ухода.

Они затихли.

– Там действительно, – спросил старый Фоам, – всё так, как мы представляли?

– Ещё лучше, Фоам.

Они снова погрузились каждый в свои мысли.

– Что с Чёрным? – спросил Севар.

– Чёрный умер. Лет десять назад.

– Он приходил ко мне сегодня.

– Это тебя, наверное, по голове сильно ударили, – улыбнулся старый Фоам. – Раб и Нево тоже умерли. Все одинаково и практически в один год. Заскучали, стали раздражительными, потом нелюдимыми, а потом умерли.

– Нево женился на той девушке?

– О, да! Была такая свадьба! Разошлись по домам уже затемно, в половину десятого!..

Фоам замолчал и добавил:

– Она рано умерла.

Он снова замолчал.

– Почему ты так сильно постарел, Фоам? И Рыжий тоже…

– Почему сильно? – пожал плечами старый Фоам. – Нормально. У нас все так стареют. Это ты слишком молодо выглядишь. Может быть, время здесь и там течёт не одинаково? – улыбнулся старый Фоам. – Севар, тебе что-нибудь нужно?

– Нет, спасибо, Фоам. Не вини себя.

– Хорошо, я постараюсь. Я пойду, Севар.

– Да, конечно, иди, Фоам.

Уже в дверях он сказал:

– Я очень старый и очень слабый. Старым меня сделало время, слабым я был всегда. Но послушай моего совета, Севар, откажись завтра от своих слов. Хуже ты никому не сделаешь, а жизнь себе сохранишь.

Отец Хосе появился глубокой ночью. Севар не спал. Они долго сидели молча в полумраке.

– Отец Хосе, – сказал вдруг Севар. – А вам не кажется, что, когда Создатель вёл наших предков в Землю Обетованную, он так и не довёл их до туда и оставил в пустыне.

– Не кажется.

– Может быть, его вины в этом не было, просто они сами возроптали и остались в пустыне.

– Нет. Это место, наш город, и есть Земля Обетованная.

– Если бы я был Создателем, – сказал через некоторое время Севар. – Я бы повёл предков не к Земле Обетованной, а к Морю.

– Но ты им не был. Море досталось нашим врагам.

– Отец Хосе, сколько вам лет? Я помню вас ещё мальчишкой.

Отец Хосе положил руки на лицо и снял с него кожу. Севар увидел лицо самой древней усталости мира.

Уже в дверях отец Хосе сказал:

– Я не хочу твоей смерти, она мне не нужна. Скажи завтра на площади, что ты всё выдумал, и останешься жить. Ты не так глуп, чтобы умирать не своей смертью.

Севар по-прежнему не спал. Дверь аккуратно приоткрылась, и в комнату юркнул мэр.

– Севар, – заговорил он скороговоркой, то и дело оглядываясь по сторонам, – отец Хосе ушёл спать. Я собрал тебе в дорогу всё необходимое, беги!

– Прости, Рыжий, прости, спасибо тебе за всё, но я не побегу.

Руки мэра опустились, повиснув, как верёвки, и он поплёлся к выходу.

– Может быть, сон и вид эшафота разобьют твою решимость.

Под утро Севар всё-таки задремал. Ему приснилось, что он идёт по мрачному, ничем не освещённому коридору в каком-то подземелье. Запах сырости и гнили забивал ему нос. Стук его шагов гулко и уныло, как удары колокола перед проповедью отца Хосе, отдавался в его ушах. Севар дошёл до мощной железной двери, преградившей ему путь, и постучал в неё. Послышался грохот тысячи замков и цепей. Дверь открылась. Его встречал карлик в дурацком колпаке.

– Здравствуйте, дорогой Севар, мы вас давно ждём. Вы в аду!

Комната с низким потолком тускло освещалась догорающими факелами. Все стены были увешаны, как гирляндами, оранжевыми солдатами. На их лицах застыли маски ужаса и боли. Горла были перерезаны, и кровь стекала по оранжевым мундирам слабо заметными красными струйками.

Из темноты вышли отец и мать. Их лица были злыми и старыми.

– Я тебя предупреждала, – взвизгнула мать.

– Я не смог пережить разлуку с тобой, мысль, что ты гниёшь где-то в пустыне убила меня, – сказал отец.

В глубине комнаты, как шторы, висели алые паруса. Из-за них, как из-за занавеса, вышли Ола и Кир. Ола держала на руках Миру.

– Ты отравил мне жизнь, – заплакала Ола.

– Я не смог вынести горя дочери, – сказал старый Кир.

– Я всю жизнь росла без отца, – пролепетала Мира.

Ещё четверо подступили к нему.

– Мы не смогли жить спокойно, мы вспоминали твои рассказы, – сказали в один голос Раб и Нево. – Мы всю жизнь считали себя предателями.

Нак и Арт стояли молча и заглядывали Севару в самые глаза. Это было больнее всего. У Арта не хватало левой части головы, и зеленоватая жижа стекала вниз по щеке.

Где-то в углу мёрз Чёрный.

Севар схватился за голову и закричал. Факелы потухли и дверь с оглушающим грохотом захлопнулась на тысячи замков и цепей.

Севар проснулся мокрый от пота. За окном лил дождь. Пот был красного цвета.

Севара вели через весь город. Мелкий дождь не прекращался. Его бывший дом был пуст и заброшен. Площадь была уже набита народом. Собрался весь город. Женщины привели с собой детей. Толпа с нетерпением ждала, не совсем, правда, представляя, чего именно. Но что-то, наконец-то, должно было произойти в этом городе. Что-то, чего никогда не происходило.

Севара поставили на середину деревянного помоста. Сзади висели сморщенные алые паруса. По бокам помоста, с разных сторон, сидели мэр и отец Хосе. Рыжий был бледен и потирал левой рукой лоб и виски.

Отец Хосе поднял руку, и толпа успокоилась.

– Хочешь ли ты, – обратился отец Хосе к Севару. – Сказать правду и признать, что ты всё выдумал?

Севар закрыл глаза и долго молчал.

– Ну кивни головой и всё, – прошептал, поддерживая свою голову, мэр.

–…Я стоял на холме, – сказал Севар, – над обрывом земли, и смотрел на раскинувшийся внизу чудесный город. Море неоновых огней заливало его, снизу доносился шум, как шум вод многих, как шум крыльев, как шум моря, как шум ветра… Шум жизни… На противоположной стороне города билось о камни море…

Мэр прикусил губу. Отец Хосе уставился на него.

– Чёртов дурак, просто ему надоело жить, вот и всё! – сказал тихо Рыжий и махнул солдатам рукой.

За спиной Севара начали отвязывать алые паруса.

–…Я видел море, – продолжал Севар. – От него исходила свежесть, как свежесть молодости. Я входил в него и плавал в нём, а потом мы сидели в кафе на берегу, пили вино, ели устриц и целовались…

Севара обернули в алые паруса. Дождь усилился. Горожане достали серые зонты и раскрыли их.

–…Вечером мы пошли в кино, и это был потрясающий фильм, такой смешной и такой грустный…

Поднесли факелы. Паруса вспыхнули и погасли. Отец Хосе отдал распоряжение, и солдат принёс канистру. Её содержимым облили Севара.

–…Я видел Сати. Девятнадцать лет. Она была лучшее из всего, что я нашёл. Она была прекрасна, как сама жизнь… как сама любовь…

Лицо Севара было залито дождём. Паруса снова подожгли. Они вспыхнули и больше не потухали.

–…Этот город не лучший город, эта жизнь не лучшая жизнь…

Грянул гром. Молния попала в деревянный помост, и он тоже загорелся. Мэр и отец Хосе спрыгнули с него.

– Посеявшие мечты пожнут огонь! – закричал отец Хосе. – Ищущие обрящут смерть, стучащим отворят двери ада!

– Я очень хочу… – сказал Севар из огня, но последнее слово утонуло в шуме дождя, будто он сказал его на чужом языке.

– Что он сказал? – пронеслось по толпе.

– Я очень хочу жить, – говорили одни.

– Нет, он попросил пить, – сказали другие.

– Да нет же, – плакал старый Фоам. – Он сказал, что очень хочет любить. Почему я не пошёл с ними?.. Почему я такой слабый?..

Заиграли волынки и скрипки.

…Севар смотрел на них молча и, как только погасли последние языки пламени, ушёл, оставляя позади площадь, её заунывную музыку, нескончаемый дождь, недоумевающих горожан под зонтами, мэра с неуёмной головной болью, его верных солдат, отца Хосе и весь, весь город навсегда.

К О Н Е Ц

23–26 августа 2000 года