Гамбургский счёт

“В детстве я мечтал, что однажды встречу Её и введу в свой мир. Вначале мы пойдём в кино и, обнявшись, будем смотреть его, как один человек”.

Из воспоминаний

“Детские игрища – ритуальны; они, подобно театру,  берут истоки с древних мистических времён, когда человек посреди враждебно-непонятного мира пытался проникнуть в его сущность, разгадать его тайну. Эти считалки – чем не выявление жребия, а игра в классики – чем не одноногий танец шамана?!”

Из размышлений

“В каждой игре заключается идея смерти”.

Джим Моррисон

“О смерть, тебя я призываю: приди и забери меня. Теперь я твой”.

Я открываю счёт моим мыслям и моим грехам. Это мой первый гамбургский счёт. Я считаю дни до встречи с тобой. Я получил обетование и верю ему, как ребёнок. На крайний исход – это утешение маловера.

Невыносимая жизнь, тесный мир, время – каменная глыба. Боль. Мне душно – я могу дышать только выходящим из твоей груди воздухом. Я хочу, чтоб меня утешили твои глаза, глядящие на меня с любовью. Посмотри на меня с любовью. Я хочу, чтобы твои объятия успокоили этот безумный и рваный ритм неразделённой любви в моём сердце. Обними меня нежно. Я хочу, чтобы твои губы коснулись меня, как дуновение ветра или поглотили, как волны океана. Поцелуй меня, коснись языком моих ран. Я хочу отдать тебе мою любовь, которую храню, зачарованный, лишь для тебя одной. Я хочу раствориться в любви, хочу раствориться в твоей красоте, стать тобой. Я хочу, чтобы мы были целым. Всегда с тобой. Навсегда с тобой. Ради этого я готов отдать всё.

Я просыпаюсь, одинокий, среди ночи, не зная который час, и твержу, как молитву, эти слова, пытаясь вложить их в твоё сердце, отгоняя мысль, что это тщетно. Я бегу через границы государств, национальностей, языков, времён, пространства, человека…

А днём я блуждаю, как безумный, по городу, вглядываясь в их лица и ища твоё. Но его нет. Мой город опустел без тебя.

Когда я учусь плавать на реке, тихий голос шепчет, что мы можем быть вместе только на расстоянии. Забвение и быть рядом – вот, что в состоянии разлучить вас, говорит он. А мне становится неспокойно.

Но мой друг разум мне всё объяснил. Прежде, чем мы будем вместе, звёзды спадут с неба и земля перевернётся. Я дойду до предела в своём счёте. Я не забыл тот сон, навеянный мне не однажды: число сто, детские игры в поле, резвые и горлопанящие, сердце бьётся сильней и сильней, пульс учащается, поле, полное жёлтой ржи, куда-то проваливаясь, отдаляется, но его ещё видно… резкий звук, обрывающий… как выстрел. И музыка тишины.

Эта земля не для нас. Она не может нас принять и соединить, потому что мы не её дети и не её волю захотели. Мы не можем от неё оттолкнуться, эти облака не могут выдержать нашего полёта, они пусты и безводны, лишь бессердечные железные птицы летают сквозь их пустоту. Нам нужны новое небо и новая земля.

Я видел и другой сон – это и есть моё обетование. Мы вместе в непохожем ни на что пространстве, оно живое, и всё есть любовь, оно, наверное, и есть Бог. Нам не нужны слова, потому что всё уже сказано и всё уже свершилось. Нам остаётся только любить. Я обнимаю тебя, ты прижалась ко мне. А Он (или Оно) обнимает нас отовсюду. Ты снова такая же юная и чистая, какой я увидел тебя в первый раз.

Вот, в общем, и весь сон. И я хочу, чтобы он приснился мне, когда я досчитаю до ста.

Раз, два, три…

К О Н Е Ц

1995 год